Шрифт:
Ледоход.
Вы видели когда-нибудь ледоход? Нет, не просто плывущий лед по реке. А именно настоящий ледоход? Я Вам расскажу.
Жили мы тогда ещё на Речной улице. Речная – значит рядом с рекой.
Был конец марта. Суббота. Снег весь ещё не сошел, но посерел, стал грязным, ноздреватым, а местами, на солнечных местах уже появились прогалины – грязные, земляные пятна. День был пасмурный, ветреный. Низкие темные облака, казалось летят клубясь и цепляясь за антенны на соседней пятиэтажке. Плотный ветер рвал бельё с веревок, хлопал простынями на балконе. Небо, что называется, хмурилось, казалось, что сейчас пойдет дождь, однако он все никак не начинался. На удивление, ветер был теплый. Мама с сомнением смотрела в окно на кухне решая, отпускать ли меня сегодня гулять
Вдруг на улице раздался сильный то ли хлопок, то ли треск. Папа зашел с балкона, где он развешивал бельё, домой и весело сказал:
– Пойдем ледоход смотреть?!
Мама промолчала, а я обрадовался, значит не придется сидеть дома, и стал быстро одеваться пока мама не передумала. Ледохода я ещё не видел. Что это – ледоход? Лед что, сам ходит? Как это? Вопросов было много, но папа уклончиво ответил, что сейчас я все сам увижу.
На речку мы пошли через пустырь за домом и Дворцом Пионеров. Да тут, вдоль речки везде пустырь. На обрывистом берегу, ветер был ещё сильнее, плотнее, казалось, ляжь на него и он будет тебя держать как на мягкой перине. Я не сразу заметил, что лед на реке от берега до берега, пересекала кривая, не широкая трещина. Местами она сливалась со льдом и пропадала из вида, а местами, была видна жирно, отчетливо. Ветер с силой пригибал рыжие метелки камыша к земле. И лед никуда не шел.
Я вопросительно посмотрел на папу: где же ледоход?
– О! Вовремя успели, – сказал папа, – потерпи немного, сейчас сам все увидишь.
И мы потихоньку пошли вдоль берега, стараясь не приближаться к обрывам, что б не поскользнуться и не свалиться вниз, разглядывая лед на реке, трещину во льду, остров напротив нас и вообще противоположный берег. Ничего интересного там не было. Однообразие грязно-серого то ли снега, то ли льда, кланяющийся на ветру камыш, голые ветки кустов и редких деревьев на острове. Интереснее было смотреть на небо над рекой где ветер гнал низкие, клубящиеся тучи, то серые, свинцовые, то, вдруг белоснежные, которые перемешиваясь принимали самые причудливые формы и оттенки. Народ на берег прибывал. Некоторые, как мы, ходили от скуки по обрывистому берегу, другие рискуя поскользнуться и упасть спустились к самой реке, третьи стояли кучками подняв воротники, куря и отворачиваясь от ветра. И дети и взрослые казалось, чего то ждали. Как в кино перед началом сеанса – вроде каждый занят своим делом, но все ждут второго звонка, что б бежать в зал занимать свое место.
Снова раздался громкий треск и серо-белую поверхность льда на реке прочертила ещё одна трещина. Все развернулись в сторону реки, и если бы не ветер, который своим свистом глушил все звуки, я бы сказал, что все притихли. Не успел я прийти в себя, как снова хлопнуло, и снова, раздался протяжный треск, как бы разрываемой материи и трещины уже бежали по льду в разные стороны разделяя лед на отдельные льдины, где большие, где поменьше, где совсем маленькие. Народ восторженно зашумел, даже сквозь шум ветра было слышно.
– Смотри. Смотри, – сказал папа, – вот сейчас…
Я затаил дыхание, несмотря на ветер, казалось наступила тишина… Когда же? И что будет?
Вдруг, неподвижно стоявшие до сих пор льдины, одновременно, с шумом, пришли в движение. Вот прям все вместе сдвинулись с места, как отряд бойцов когда только начинает движение. Но нет, не как бойцы! Каждая льдина двинулась по своему. Одни мирно поплыли по течению, солидно, как люди зажатые в очереди, не в силах из неё выбраться и отдавшись на волю случая, другие стали толкать друг друга расчищая себе место. Большие льдины стали выталкивать маленькие из воды, маленькие наползали на большие, словно стремились прокатиться на их спинах. Другие становились торчком и переворачиваясь, падая как бы на спину показывали всем мокрое, белое, ноздреватое брюхо иногда разбиваясь в ледяную кашу. Третьи с шумом выезжали на берег срезая камыш, поелозив по берегу старались вновь заехать в реку, но те, из реки не стремились пустить их обратно. Все это двигалось пока медленно, лениво, с шумом и треском, но постепенно ускоряясь. Вот только что льдины еле двигались, а вот уже быстрее. Вот им было тесно от себе подобных, они толкались, расталкивали друг друга, а вот уже расталкавшись, получив относительную свободу, не спеша плыли вниз по течению. И мимо нас нескончаемым потоком текла сплошная каша из льда, льдин, где-то тихо, где-то вращаясь, сталкиваясь друг с другом с шумом… Зрелище было величественное и обворожительное. Казалось льдины в реке, как стеклышки в калейдоскопе составляли все новые и новые узоры и невозможно оторваться от этого завораживающего, околдовывающего действа.
Не знаю сколько времени стояли мы на берегу, может час, а может и больше. Народ насмотревшись на зрелище и замерзнув, уходил домой. На встречу им шли другие люди, ещё не видевшие ледоход, и конечно хотевшие все увидеть своими глазами. Мы тоже замерзли и пошли домой все ещё находясь под впечатлением увиденного. Даже лежа в кровати вечером, засыпая, я казалось видел все ещё вращающиеся и движущиеся льдины перед глазами.
На следующий день мы снова пошли с папой на берег. Снова было много гуляющих людей, может даже больше чем вчера. Воды в реке прибавилось, это заметно по срезанным вчера льдом будыльям камыша, которые теперь были под водой. А вот льдин стало заметно меньше. Река казалось расправила грудь, вздохнула и теперь льдины, в основном большие, неторопливо и величественно проплывали мимо.
– Куда они плывут? – спросил я папу.
– В Аральское море.
– А Аральское море далеко?
– Нет, рядом тут…
– А потом?
– А потом они растают.
Море не замерзает? А если оно замерзает, то где поместятся все эти льдины, которые толкаясь стремятся туда, на волю, ведь там свои льдины?
Мне было жалко льдины. Я представил как они, стараясь освободиться, вырваться из оков сковывающих их всю долгую зиму, на свободу, толкаясь стремились на волю. А получив эту долгожданную свободу, наконец приплыв в огромное море свободными, вдруг растают, все равно как умрут, завершив свой жизненный цикл. Грустно.
В понедельник на речку я не попал, а во вторник уговорил маму и на прогулке мы тоже пришли на берег. Воды в реке ещё больше прибавилось, река словно вздулась, вздохнула полной грудью, и не выдыхая, катила мимо мутную свинцовую, холодную воду. На надутой её груди ещё встречались льдины, но было их уже совсем мало и были они уже не большие. Мальчишки с обрыва пытались камнями попасть в проплывающие мимо льдины, свистками и криками подтверждая каждое удачное попадание.
Больше никогда в жизни, ни разу, не удалось мне побывать на первом, самом первом движении ледохода. В лучшем случае удавалось посмотреть на проплывающие мимо одиночные, редкие льдины.
Тюльпаны.
Весна у нас во всех смыслах лучшее время года.
Сначала незаметно, потихоньку спадают морозы. День становится все длиннее, снег проседает, начинает подтаивать на солнечных местах. Потом днем кое где появляется капель… В воздухе все отчетливее начинает «пахнуть» каникулами. С этого момента только успевай замечать, как снег стаял, ледоход прошел, уже и солнце все больше пригревает – только разыгрались во дворе в ножички, как уже вся земля высохла и ножик не воткнешь. И вот, в какой-то теплый хороший вечер замечаешь, что отцы, идя с мотовоза домой уже несут в руках букеты, цветов: сначала подснежников, а потом гляди-ка и тюльпаны. Яркие, красные, желтые они так и притягивают взгляд, вызывают улыбки у окружающих. А как этим, все-таки скромным, степным цветам радуются наши мамы!
Вообще степь для нашей местности – так себе название. Потому что какая же это степь? Степь это буйство трав, ковыль, свобода и простор. А у нас? Свобода и простор пожалуй, но буйство трав? Да у нас от травинки до травинки где шаг, а где и три. Правда и пустыней нашу местность тоже назвать можно с натяжкой. Все же и травки встречаются и верблюжья колючка. Чистый бархан песка – ещё поискать надо. А так у нас весь песок покрыт коркой соли из которой торчат высохшие кустики верблюжьей колючки. Из за этого окружающая местность кажется замусоренной. Ещё кое где и высохшие солончаковые озера встречаются – такыры. Так что и пустыней наши края не назвать. Некоторые называют наши места полупустыней и мне так больше нравится. Весной, когда все здесь цветет, красота – степь да и только. А летом, когда все от жары высохло, сморщилось – пустыня и есть. Так и есть: весной степь, а во все остальное время – пустыня. А все вместе: полупустыня.