Мягкий мир
Шрифт:
И привиделось Марии, что она - огромная, неизвестная птица. И ослепительно-яркое солнце, позолотив ее перья, лежало, словно спустившись с небес, на торжественной, притихшей глади моря. И где-то там, за горизонтом, тоже отражаясь в воде, сияли горы. Птица держала путь на солнце, а это означало, что надо было быть ближе к воде. Плавно приземлившись на ласковую, чуть волнующуюся, золотисто-сияющую гладь, она почувствовала, как все ее тело словно спеленали солнечные пеленки. "Заменить Свету в море и уже после, напитавшись соленой влагой и теплом, идти вместе с ней до конца - обратно
Не отрываясь, Света смотрела ей в глаза своим упорным, не знающим преград взглядом.
Машинально протянув руку к сахару, Мария слепо нащупала кусок и, поднеся ко рту, громко хрустнула.
– - Ты умеешь играть в поддавки?
– спросила она, вся поддавшись вперед.
– Ну, это те же шашки, только выигрывает тот, кто сдаст первым все свои фигуры.
– Да, я видела такую игру, - дружелюбно ответила Света и, взяв стакан, принялась выуживать ложкой полурастаявший сахар. При этом она по-прежнему не отводила от Марии затаенно-счастливого взгляда.
Мария достала шашечную доску, раскрыла ее на середине кровати и, взобравшись на покрывало с ногами, лихорадочно расставила фигуры.
– - Ну же, иди скорей!
– взмолилась она.
Марии не терпелось сдать Свете шаг за шагом все свои шашки. И когда Света, не выпуская стакана, подошла чуть ли не на цыпочках и, поразмыслив немного над тем, куда приткнуться, слабо махнула рукой и тоже взобралась с ногами на кровать, Мария с наслаждением сделала первый ход.
В несколько ходов она получила значительный перевес, так как Света не торопилась поддаваться. Мария же, отдавая шашку за шашкой, азартно выкрикивала:
– - А это тебе - липа с дуплом. А это - наш чердак - там раньше было всего интересней, но его разорили варвары. Обязательно сходим туда, посмотрим, что еще от него осталось. А это - палата номер один. Но там - ничего особенного.
– Подожди... Подожди...
– говорила Света, растерянно улыбаясь порывистой улыбкой, которая тщетно силилась распрямить складочку между бровями - вечную ее, клещом вцепившуюся в лоб складочку.
Но Мария не слышала ее и все сдавала шашки.
Неожиданно в комнату вбежали двое. Девочка гналась за мальчиком, пытаясь схватить его сзади за сорочку. Увертываясь и хохоча, он вскочил прямо в обуви на стоящие в ряд бесхозные кровати, и погоня пошла уже по кроватям. Наконец девочка сумела дать подножку и, когда мальчишка рухнул животом на подушку, оседлала его сзади и принялась ошалело стучать кулаками по спине.
Не помня себя, Мария вскочила и, кинувшись на них, столкнула обоих на пол, и там все трое долго возились, борясь и хохоча на пыльном коврике.
Мария пребывала в каком-то беспамятстве. И, может быть поэтому, вся упоенная, воскликнула:
– - А давайте, бороться по-настоящему. Ну-ка, налетай сразу все!
Она знала, что нет среди одногодок такого противника, который одолел бы ее в борьбе.
Не мешкая, случайные гости повисли на ней с боков. Смех прекратился, и некоторое время все трое тужились, пытаясь отыскать точку для перевеса. И все-таки, Мария, раскачав туловище, сумела вывернуться, а, вывернувшись, оказалась в два прыжка перед все еще сидящей возле шашечной доски Светы.
– - Поборемся?
– спросила Мария бесшабашно, взглянув мельком на поколебленные ее прыжком шашки.
Теперь она нависала над Светой, которая, медленно подняв голову с печальными, будто не видящими глазами, поставила стакан на пол и тоже встала.
Мария увидела ее широкую грудь в белоснежной сорочке и длинную, белую, как горячий морской песок, шею. Размашисто разметал на груди крылья воротник, так похожий на приникшую чайку. Краснел галстук со сбившимися набок концами. И все это до боли в сердце хотелось поколебать и растрясти.
Прильнув к груди Светы и утонув подбородком в ее плече, Мария сомкнула кольцом руки вокруг ее талии.
– - Вали ее, ну!
– непонятно кому закричали ее прежние соперники.
Мария, тужась, напирала на Свету и так, и этак, но та, слегка покачиваясь, как от ветра, неизменно выпрямлялась, как только Мария ослабляла хватку.
Шашки посыпались на пол, соскочила, накрыв стакан, доска, и даже сполз наполовину матрас, обнажив железную решетку.
Все более погружаясь во что-то живое, обволакивающее, Мария не хотела поддаваться тому, что могло нахлынуть как слезы. Она не понимала: с чего это вдруг оно могло нахлынуть, но на всякий случай старалась это сдержать.
– - Хватит... Хватит...
– смутно коснулся ее слуха ласковый, словно утешающий голос Светы. Он шел как издалека и, несмотря на ласку, немного укорял:
– - Ну же... Маша!.. Ну, пожалуйста.
– - "Маша?" - Ее еще никто так не называл, даже родители.
И тут сладкая, пронзительно-нежная волна накрыла их с головой. Теперь в мире была одна только эта волна - все остальное отдалилось и утихло.
Почему-то перейдя на шепот, вышли ребята. Они же, присев вплотную, плечом к плечу, заговорили легко и свободно, то и дело удивленно взглядывая друг на друга. Впрочем, говорила, в основном, Света. Марии оставалось только слушать и диву дивиться.
– - А ты ничего дерешься, - сказала Света, - а то, что ты не сумела меня повалить, так это потому, что я тоже очень сильная. Бороться меня научил папа - это единственная наша с ним игра. У меня папа - под два метра, он капитан артиллерии. Только ему все время некогда, и я так и не научилась быть нормальным ребенком. Ты, наверное, не поверишь, но я до сих пор не могу понять, зачем эти дети вокруг... смеются. Мне никогда не бывает смешно, мне всегда грустно. Я не знаю, зачем нужно играть и шуметь.
– - Ну, наверное, затем, чтобы собрать побольше шуму в шкатулку и передать ее когда-нибудь внучке, - попробовала пошутить Мария.
На самом деле она понимала теперь беду Светы до самого донышка души. Она смотрела в теплеющие глаза Светы и видела, что они уже не прозрачные, как у рыбы, а синие. Вся синь их вышла наружу, и надо было не дать ей обратиться вспять - обратно, к прекрасной, но холодной еще выси.
И все-таки в Свете оставался какой-то нездешний огонь, который ничего общего не имел с холодом выси.