Мясной Бор
Шрифт:
«Передвигаемся ночью, — продолжал записывать ответственный секретарь, — днем все замирает, машины водители прячут или маскируют, если стоят у дороги. Длительные остановки способствуют выпуску газеты без перебоев. Наши корреспонденты проводят основное время в войсках, появляясь в редакции лишь затем, чтобы продиктовать на машинку материал в газету. Даже возвращение в редакцию становится нередко проблемой: „Отвага“ почти никогда не оказывается в обусловленном заранее месте, ее приходится разыскивать.
… Финев Луг. До войны это большой рабочий поселок. Теперь — развалины. На станции — остовы обгоревших вагонов. Полотно железной дороги давно разрушено, но станцию продолжают бомбить. По соседству прячется среди деревьев узкоколейка, она действует вовсю: готовится к отправке состав платформ, груженных зенитками и полевыми орудиями. Невдалеке пыхтит, хлопотливо посвистывая, крохотный, замаскированный цветущей черемухой паровозик. Он терпеливо ожидает конца бомбежки.
30 мая. Мясной Бор снова перекрыт. В Огорелях, которые мы миновали несколько дней назад, оккупанты. Они торопятся занять территорию, которую мы оставляем, ставят под угрозу тылы основной группировки армии, нацеленной на Мясной Бор.
Утром приезжал знакомый командир из антюфеевской дивизии.
— Жмут! — ответил он на вопрос, как у них дела.
Дивизия Антюфеева по-прежнему творит чудеса. Но и эти храбрецы не все могут. Между деревней Вдицко и Финевым Лугом гитлеровцам удалось прорвать нашу оборону.
3 июня. Наш островок все меньше. Накануне вечером редакции определен участок обороны. Мы с Николаем Дмитриевичем изучали его: по фронту около двухсот метров. Люди, свободные от выпуска очередного номера газеты, находятся на боевых постах.
Дважды налетали бомбардировщики. Потери: четверо убиты, шестеро тяжело ранены, двое сравнительно легко. Почти все пострадавшие — наши ближайшие соседи, армейский отдел политпросветработы. Бомбы вывели из строя обе их машины. Убит воентехник Цыганков — наш постоянный внештатный корреспондент. За минуту до смерти он разговаривал с нашей машинисткой Валей Старченко. Когда послышался вой приближавшихся стервятников, Цыганков шутливо спросил ее:
— У нас будете умирать или к себе пойдете?
Спустя час мы хоронили товарища, устлав могилу ветками цветущей черемухи. Изувеченное тело погибшего с головой закутано в плащ-палатку. Бросаем в могилу комки влажной земли. Под их ударами упруго вздрагивает коченеющая нога…
6 июня. Поступил срочный приказ немедленно сменить место расположения. Пришлось прекратить печатание очередного номера. Во всем чувствуется лихорадочная поспешность. К вечеру выясняются причины переполоха. Оказывается, ночью было предпринято наступление двух наших армий — 2-й ударной и 59-й — навстречу друг другу. Губительный огонь противника не позволил расширить прорыв.
7 июня. Медленно продвигаемся вперед, преодолевая за ночь не более 500 — 800 метров. Из-за отсутствия бензина газету будем печатать вручную. Николай Кочетков полдня ходит возле трехтонки, прикидывая, как бы получше приспособить деревянную ручку к заднему, приподнятому над землей колесу автомобиля, от которого внутрь кузова уже протянут ремень к маховику печатной машины. Умелец Кочетков сделает… Объявлена запись добровольцев крутить колесо. Редактор просит записать его первым.
По дороге к Мясному Бору миновали могилу Всеволода Багрицкого. Эти места я не узнал — так все изменилось с зимней поры. На дереве еще сохранилась фанерка: «Я вечности не приемлю…» Холмика уже нет. Могила обвалилась и наполовину заполнена черной водой. В воде плавает хвойный, тоже почерневший венок. Мы подошли к могиле с Борисом Бархашем, обнажили головы.
А сзади раздавались нетерпеливые гудки автомобилей.
— Эй, почему остановились?
— Скорее проезжайте! — подскочил к нам незнакомый шофер.
— Тут похоронен наш товарищ, — сказал Борис Бархаш.
Недалеко от могилы Багрицкого — огромная, заплывшая болотной жижей воронка. Зимой ее не было. Вражеская фугаска не оставила в покое поэта и после его гибели.
12 июня. Ночью филолог Перльмуттер принял по радио материалы о поездке Молотова в Англию и США. Готовим экстренный выпуск. Редактор с группой молодежи отправился за бензином. Николай Дмитриевич собрался выпрашивать на газету со всех машин по литру или кто сколько не пожалеет. К газете хорошо относятся, и редактор рассчитывает на успех экспедиции.
Плохо с продовольствием. На костре кипит жиденький суп, заправленный крошечной щепоткой крупы. Заварку для чая заменяют смородинные листья. Саша Летюшкин приспособился варить «зеленые щи» из какой-то болотной травки-трилистника. Эту травку наш сибиряк Ятин называет кислицей.
Наборщик Голубев принес корректурный оттиск, на обороте которого выведены карандашом шутливые строки, свидетельствующие о неистощимом оптимизме нашего «корректорного цеха». Вот начало нового стихотворного опуса Жени Желтовой, названного ею «Есенин на военный лад»:
Хорошо б за Волхов Живым перебраться…
В конце стихотворения указаны точные обстоятельства и условия творчества: «Сочинено 11 июня 1942 г. в 12.00. Жду оттиска с машины. Лес. Дождь. Солнышко. Бомбежка».
13 июня. Вечером наш квадрат леса снова бомбили восемнадцать «хейнкелей». У зенитчиков редкая удача — сбили сразу пять самолетов. С полуночи появились слухи о том, что путь через Мясной Бор открыт. Пока только для пеших…
Противник жмет. Сдана Ольховка. Это прямая угроза Новой Керести, в районе которой мы стоим.