Мясорубка
Шрифт:
– Александр Георгиевич, мы нуждаемся в вашем содействии. Это ваша вотчина, и негоже нам орудовать здесь без ведома хозяев. Прикажите омоновцам покинуть здание и площадь, а также уберите патрульных с прилегающей к мэрии территории. Работать с «призраками» будет бригада Бадаева, осуществить задержание им поможет подразделение антитеррора. Надеюсь, у вас нет возражений?
Конышев посмотрел на него, не скрывая изумления. Полковник Бадаев, начальник отдела МУРа, был известной в определенных кругах личностью. Достаточно сказать, что братва ненавидела его лютой ненавистью. Да и «погоняла», которой его удостоили законники, говорит сама за себя – Мясник. Такой абы с кем водиться не будет, так что Лианозову, похоже, все же можно доверять. Много всякого говорят об организации, чьи интересы он представляет, но одно можно утверждать наверняка – возможности у них практически неограниченные. Иллюстрацией тому служит участие в деле «антитеррора». Без письменного разрешения директора ФСБ или его первого заместителя здесь никак не обойтись.
Конышев вопросительно посмотрел на мэра, затем, тяжело вздохнув, произнес:
– Добро, Вадим Николаевич. Считайте, что мы договорились.
Телефон затрезвонил спустя четверть часа. Лианозов жестом попросил Старкова снять трубку.
– Приятно иметь дело с умными людьми, – сообщил голос в динамике. – Старков, твой главный мент, надеюсь, рядышком? Слушай меня внимательно, Конышев. Распорядись, чтобы не было ни одного «цветного» в округе. И еще, полковник. Не нужно питать иллюзий. Вашу семейку мы тоже вычислили. Двухэтажный коттедж на южном берегу Сенежского озера. Если свернуть от бензозаправки, то третий дом с краю. Так что я не советовал бы вам шутить со мной, господа… Старков, ты деньги собрал?
Мэр бросил вопросительный взгляд на Лианозова, тот утвердительно кивнул.
– Собрал. Как вы и просили, купюры номиналом в 50 и 20 долларов.
– Упакуй наличность в спортивную сумку. Через десять минут выйдешь из мэрии, будешь нас ждать на остановке, той, что у почтового киоска. Подъедет машина, сядешь с левой стороны на заднее сиденье. Тебе придется немного прокатиться. Когда покинем пределы твоего княжества, мы тебя отпустим на все четыре стороны…
Лианозов подавил в себе тяжелый вздох и еще раз окинул взглядом округу. Взрыв был такой силы, что от «Лендровера» осталось лишь искореженное обугленное шасси, а почтовый киоск вообще исчез с лица земли. Полкило тротила, это как минимум. Скорее всего использовали радиоуправляемый взрыватель. Существовал, правда, мизерный шанс на то, что у этих мужиков с собой была «адская машинка», а на небеса они отправились из-за собственной неосторожности. Но на это надеяться было трудно.
– Вадим Николаевич, можно надеяться, что с этим кошмаром покончено?
Лианозов смерил мэра долгим взглядом, затем отвернулся в сторону и негромко произнес:
– Для вас да, господин мэр. А для других людей еще только все начинается.
ГЛАВА 1
В понедельник, 8 июля, рабочий день корреспондента московского бюро газеты «Вашингтон пост» Майкла Брэдли завершился необычайно рано – в час пополудни. После вчерашней попойки самочувствие его было скверным. Хорошо хоть Кэтрин не стала допекать упреками, он и без того чувствовал себя кругом виноватым. Застолье, в котором ему довелось участвовать, можно отнести к плановым событиям. Как высказался один из русских приятелей, «западло» было бы не отметить победу демократии в России. Кэтрин утверждает, что домой его доставили в бесчувственном состоянии. Пришлось поверить жене на слово: финальную часть банкета он помнит смутно, а ближе к концу, похоже, и вовсе отключился. Такое с ним случалось крайне редко, пить он умел, без этого в России делать нечего.
Брэдли работал в московской редакции без малого девять лет, с небольшими, правда, перерывами. За эти годы он успел обрасти связями и знакомствами, а заодно избавился от многих присущих западным журналистам стереотипов. Участие в подобных мероприятиях он расценивал как малоприятную, но совершенно необходимую часть своей работы. Он редко и лишь в силу крайней необходимости присутствовал на официальных пресс-конференциях, его никогда не видели среди репортеров, ходящих табуном за очередным модным политиком в надежде задать ему пару-тройку глупых вопросов. Это удел начинающих, Брэдли же в негласной табели о рангах занимал одну из верхних строчек. Самые свежие сведения он предпочитал получать из первых рук. С учетом местной специфики процесс передачи информации нередко проходил в условиях неформального дружеского общения, и вчерашний вечер в этом смысле не является исключением.
Материал, посвященный предварительным результатам второго тура президентских выборов в России, он вчерне набросал еще в пятницу, осталось лишь пополнить его последними статистическими выкладками да еще подразбавить собственными впечатлениями. Похвальная предусмотрительность, так как сегодня он не способен на что-либо большее. Не на шутку разболелась печень, пришлось с самого утра глотать пилюли. Впрочем, плохое самочувствие лишь укрепило его в решимости убраться из бюро как можно раньше. Дело в том, что во вторник, то есть уже завтра, Кэтрин и их двенадцатилетний сын Люк отправляются самолетом в Штаты. Он обещал Кэт провести этот вечер дома, в кругу семьи, если, конечно, можно назвать «домом» стандартную трехкомнатную квартиру на Пречистенке, которую подыскал для них в качестве временного жилья Алекс Проберт, администратор московской редакции «ВП». Настоящий их дом находится за океаном, в пригороде Балтимора, штат Мэриленд. Брэдли планировал присоединиться к близким 20 июля. В конце концов, он заслужил полноценный отдых и надеялся, что начальство в Вашингтоне придерживается того же мнения.
Брэдли проглотил очередную таблетку аспирина, запив ее остывшим кофе. Рядом в поте лица трудился Питер Шеридан, собрат по ремеслу. Неделю назад в Москву прибыла целая бригада журналистов из «ВП» во главе с продюсером проекта, вместе с ним прилетел и Пит. На днях эта публика, освещавшая ход президентских выборов, отправляется обратно, в Америку. А вот Шеридану придется подзадержаться в Москве еще как минимум на два месяца, пока Брэдли не возвратится из отпуска. У него была одна привычка, которую Брэдли находил забавной: Шеридан вначале проговаривал фразу из будущего репортажа вслух и лишь после этого вносил ее в память своего портативного компьютера. При этом он мастерски подражал дикторам информационных программ, так что у присутствующих порой создавалось впечатление, как будто в помещении находится включенный телевизор.
Брэдли развернулся в кресле. Шеридан был сегодня явно в ударе, шпарил как по бумажке, практически без пауз.
– Пит, отвлекись на минуту, мне нужна твоя помощь.
Брэдли постучал указательным пальцем по экрану компьютера:
– Что-то с концовкой у меня не заладилось. Последние два абзаца – полнейшая ерунда. Посмотри, в чем там дело, Пит, может, удастся что-то исправить. Закончишь, дашь знать Сюзэн, она покажет статью шефу.
Брэдли дружески хлопнул коллегу по плечу, набросил на плечи пиджак и вышел из помещения. В последние годы московская редакция «ВП» снимала офис в старинном особняке на Садовом кольце, вернее, на том его участке, что называется Смоленским бульваром, по соседству с офисом банка «Национальный кредит». Вторую часть особняка занимали коллеги из бюро Ассошиэйтед Пресс. Здание уже давно нуждалось в капитальном ремонте, поэтому американским журналистам пришлось на время переселиться в известинский комплекс, где им сдали в аренду дюжину помещений. Брэдли такое положение вещей вполне устраивало, у него среди известинцев было немало приятелей, которые не раз делились с ним ценной информацией.
Брэдли остановился у дверей, за которыми находился кабинет Хадсона, шефа московского бюро. Несколько секунд он колебался, стоит ли ему вообще сегодня показываться на глаза начальству. Сюзэн предупредила его, что Хадсон, во-первых, с самого утра не в духе, а во-вторых, шеф просил передать Брэдли его просьбу, чтобы тот зашел к нему сразу же, как только закончит работу над материалом.
Брэдли вошел, не постучавшись. В кресле шефа за колченогим письменным столом сидел Алекс Проберт, администратор бюро. Круг его обязанностей был весьма широк, так что для обозначения занимаемой им в редакции должности лучше всего подходил русский термин «завхоз». По правую руку на тумбочке, такой же уродливой, как стол, разместились два городских телефона и интерком. Компьютер и телефакс отсутствовали, Хадсону они были без надобности. На полу лежала вытертая ковровая дорожка, первоначальный цвет которой определить было невозможно. Два скрипучих деревянных стула и громоздкий шкаф с застекленными дверцами составляли наряду с вышеперечисленными предметами обстановки собрание казенной мебели времен хрущевского правления. В шкафу теснились коленкоровые папки, каждая снабжена надписью «Для писем» и порядковым номером. Все это имущество досталось Хадсону от прежних хозяев. Из современного оборудования в кабинете были холодильник финского производства и телевизор «Филипс».
Пол Хадсон стоял у окна. Это был высокий грузный мужчина лет пятидесяти с небольшим мрачноватой внешности. Глубоко посаженные глаза, нос со сломанной в юности переносицей и слегка оттопыренная и сдвинутая набок нижняя губа создавали впечатление, что Хадсон все время презрительно кривится. В последнее время отношения между Хадсоном и Брэдли были натянутыми, журналист постоянно ощущал скрытую неприязнь со стороны шефа. Он догадывался, в чем дело. В центральной конторе бытовало мнение, что московская редакция держится на плаву благодаря лишь одному Брэдли. Поговаривали также, что Хадсон, конечно, был хорош в прежние советские времена, но сейчас безнадежно отстал от жизни. Культивируемые им представления о России и русских остались неизменными еще с андроповских времен, методы подачи информации полностью изжили себя, так что пора его, то есть Пола Хадсона, посыпать нафталином и убрать в запасник. Эти слухи ходили без малого пять лет, – в первый раз о грядущей смене руководства заговорили сразу же после августовского путча, – но пустыми разговорами все и закончилось. Справедливости ради следует отметить, что вашингтонское руководство дважды делало Брэдли официальное предложение возглавить московское бюро, но он отвечал вежливым отказом, ссылаясь на то обстоятельство, что не видит для себя возможным плодотворно сочетать журналистику с чисто административной работой.