Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»
Шрифт:
— Стрелять! — прохрипел Гиляровский.
Но караул, охваченный, как и мы, ужасом, не шевельнулся. И в этот миг из-за брезента раздался голос
— Братья, не стреляйте! Почему вы нас покинули?! Этот отчаянный вопль точно ножом ударил в сердце. Из толпы загремели крики:
— Не стреляйте!
И через мгновение все изменилось. Почти одновременно несколько голосов закричало:
— К оружию!
Тогда Гиляровский, выхватив револьвер, пытался сам расправиться с матросами. Вакуленчук кинулся к Гиляровскому, чтобы отобрать у него оружие. Старший офицер выстрелил один за другим два раза и смертельно ранил Вакуленчука. Эти события послужили сигналом к восстанию… Раздался призыв Матюшенко:
— К оружию, братья! Довольно быть рабами!
Палуба застонала от топота Мы бросились за Матюшенко в центральную батарею и через несколько секунд с винтовками появились на палубе. Затрещали выстрелы… Первую пулю получил Гиляровский. Падая за борт, он успел прокричать лишь угрозу
Еще один весьма любопытный нюанс За брезентом был послан не кто иной, как старший боцман корабля Мурзак. Он исполнил приказание и доставил брезент от 16-весельного баркаса. Если брезент действительно собирались использовать для расстрела, то Мурзак чуть ли не враг восставших! Но все происходит наоборот. Именно он первым примыкает к мятежникам и пользуется почти абсолютным доверием Матюшенко. Впоследствии мы еще поговорим о дальнейшей революционной деятельности боцмана Мурзака. Сейчас же нас интересует иное: мог ли Матюшенко доверять тому, кто лично готовил казнь матросов? Разумеется, нет! Но он вполне мог доверять тому, кто притащил брезент для организации обеда на верхней палубе. В противном случае его бы попросту сразу убили вовремя мятежа, как врага и палача.
Есть в истории с брезентом и еще одна сторона, наверное, самая подлая. Эту подлость при ознакомлении с хроникой событий на броненосце сразу не видно. При этом подлость в истории с брезентом была сделана вполне сознательно и с весьма далеко идущими пропагандистскими целями. Автором се является, скорее всего, не только сам Эйзенштейн, но и его не менее гениальный покровитель и изначальный главный куратор фильма Лев Бронштейн-Троцкий.
Дело в том, что, отсекая определенных к казни матросов от тех, кому этот расстрел должен был стать уроком на будущее, офицеры «Потемкина» якобы хватали первых, т.е. тех, кто просто попался им на глаза. Другими словами, принцип вынесения приговора о расстреле матросов был совершенно случайным; кому повезло, тот останется жить, кому нет, того пустят в расход! Голиков с Гиляровским решили, по версии Эйзенштейна, убить несколько десятков первых попавшихся матросов, чтобы запутать остальных. Это вам ничего не напоминает?
Теперь вспомним дореволюционное российское законодательство. Перелистайте корабельные уставы конца XIX — начала XX века. Да, за отказ принимать пищу матроса можно было арестовать и посадить в карцер. Если отказ носил действие коллективного неповиновения, то самым разумным для начальников было вначале любой ценой успокоить матросов, а затем уже выявлять зачинщиков. Так, кстати, на кораблях всех флотов мира и поступали. Выявленных зачинщиков вполне можно было затем отдать под военный суд и даже отправить на каторгу, но (заметьте!) только через суд, где матросам обязаны были предоставить хоть казенного, но все же защитника. Разумеется, командир корабля, находясь в отдельном плавании, имел право применять оружие, если кораблю и жизни его экипажа угрожает реальная опасность. Это право, кстати, остается за командирами кораблей и в сегодняшнем российском флоте. Но ведь на момент выноса пресловутого брезента никакого вооруженного мятежа еще не было. Да, команда не желала есть борщ, да, ее уговаривали и, кстати, почти уговорили, так как большая часть матросов согласилась идти на обед. Зачем же устраивать кровопролитие? Не лучше ли подождать, когда ситуация сама собой сойдет на нет, и потом уже разобраться с виновными?
Думаю, что правдивее всего этот весьма запутанный момент изложен в июльском номере журнале «Нива» за 1905 год: «Во вторник 14 июля судовая команда под предлогом якобы недоброкачественности привезенного из Одессы миноносцем мяса отказалась принимать в пищу борщ. По распоряжению командира команда была собрана на шканцы, где старший офицер капитан 2-го ранга Гиляровский приказал выступить перед фронтом тех из нижних чинов, которые не отказываются от принятия пищи, т.е. не участвуют в протесте, выраженном в столь резкой форме. Когда же перед фронтом выступило большинство из судовой команды, то старший офицер стал записывать имена недовольных, составляющих меньшинство. Воспользовавшись этой минутой, последние схватили из пирамид ружья…»
В действительности все именно так и происходило. Но такой поворот сюжета не устраивал ни Эйзенштейна, ни Троцкого. Тут не то что не пахло героикой, а наоборот, отдавало самой дешевой провокацией, которую затеяла банда Матюшенко. И тогда Эйзенштейн (возможно, с подачи того же Троцкого) придумал свой гениальный ход с брезентом. Итак, согласно версии Эйзенштейна—Троцкого, взбесившиеся офицеры броненосца решили устроить бойню невиновных, чтобы принудить к повиновению основную рядовую массу. Не напоминает ли это вам нечто подобное из боевой практики самого Льва Давидовича? Как не вспомнить здесь его публичные децимации (расстрел каждого десятого) в красноармейских полках под Пермью в 1919 году? Тогда Троцкий со товарищи поступали именно так, как якобы поступили в 1905 году офицеры на «Потемкине». Как не вспомнить здесь знаменитое высказывание подельницы Троцкого по децимациям комиссарши Ларисы Рейснер: «В Перми мы расстреливали красноармейцев, как собак!»
Именно в этом и заключается подлость создателей фильма. Во-первых, подготовка к убийству невиновных на экране обязательно вызовет праведный гнев зрителей, а значит, оправдает перед ними все последующие убийства в фильме самих офицеров. Во-вторых, поколение, помнившее кровавые децимации самого Троцкого, теперь могло утешиться тем, что эти жуткие казни были лишь «социальным ответом» наркомвоенмора на точно такие же злодеяния «царских опричников»! Помните слова В.И. Ленина о том, что из всех искусств для нас важнейшим является кино? Эту формулу прекрасно понимал, разумеется, не только Ленин. В отличие от книги кинофильм человек впитывает не только сознанием, но и подсознанием (вспомните пресловутый 25-й кадр!). А потому сцена с брезентом должна была навсегда отпечататься в памяти всех, кто хоть раз просмотрел фильм Эйзенштейна, а таких в СССР были миллионы. И эти миллионы отныне твердо знали, что децимации, оказывается, были вполне обычным делом на дореволюционном русском флоте, а добряк Троцкий только скопировал их из-за революционной необходимости, мстя угнетателям за потемкинский брезент.
Помимо всего прочего, вся придуманная история с брезентом — это не что иное, как показанная зрителю масонская мистерия, изображающая массовое заклание ягнят во имя Молоха власти. И это не пустые слова! Режиссер Эйзенштейн был не столь прост, как может показаться на первый взгляд. Все его «гениальные выдумки» в «Броненосце “Потемкине”» — это совсем не озарения обычного ищущего художника, а многоходовые обманы с большим подтекстом, рассчитанные вовсе не на неискушенного зрителя (как в случае с пресловутым брезентом), а на посвященных. Сокрытые от посторонних знаки-сигналы Эйзенштейна рассудочны, полны аллегорической схоластики и дидактики, подчинены формулам масонских обрядов и могут быть до конца поняты только «своими». В фильме Эйзенштейн, возможно, впервые в истории кинематографа, продемонстрировал зрителю масонскую идеологию и символику в динамике. Отсюда, кстати, и тот восторг, с которым встречала фильм вся мировая масонская элита, назвавшая «Броненосец “Потемкин”» лучшим фильмов всех времен и народов. Еще бы, ведь фильм был цельным и продуманным посланием масонам мира от их советских коллег, в том числе и от его создателя — розенкрейцера ордена «Lux astralis» Сергея Эйзенштейна (режиссер вступил в него в конце 1920 года и был весьма активным членом). Кстати, и сам заказчик фильма Троцкий тоже являлся масоном, причем весьма высокой степени и с большим стажем.
В цели моей работы не входит анализ фильма «Броненосец “Потемкин”» с точки зрения масонской символики. Отмечу лишь, что помимо сцены с брезентом, пожалуй, самыми креативными кадрами фильма был расстрел демонстрации на Потемкинской лестнице. Гигантская лестница уже изначально была не столько главным символом Одессы для внешнего мира, но и главным масонским символом Одессы.
Дело в том, что лестница в масонской символике — главный осевой символ. Ось Вселенной — это лестница, по которой начинается движение восхождения и нисхождения. Лестница — многозначительный символ пути, по которому человек может подняться к небесам, преодолевая ее ступени. Лестница — символ совершенства масона от ученика до высших степеней. Не зря на вершине гигантской лестницы была поставлена фигура масона высших степеней герцога Ришелье — он был как идол для поднимающихся по ступеням. Как пишет одесский краевед Виктор Савченко, много лет изучавший данный вопрос, по замыслу масона графа Воронцова, создавшего лестницу, «она (как и библейская лестница Иакова, служившая для путешествия ангелов на Землю) должна была гармонизировать пространство, превратив Одессу в масонский Храм».
Где знать рядовому зрителю, что на самом деле никакого расстрела на реальной Потемкинской лестнице никогда не было, как не было и несущейся вниз по ступеням коляски с грудным ребенком!
Из воспоминаний известного актера Михаила Штрауха: «Еще до поездки в Ленинград мне было поручено собирать материал о революции 1905 года Я усиленно бегал в Ленинскую библиотеку. Однажды я наткнулся во французском журнале “Иллюстрасьон” на интересный материал. На рисунке художником, очевидцем событий, был изображён расстрел на Одесской лестнице. Удивившись оперативности западной журналистики, я показал рисунок Эйзенштейну. Этот рисунок дал толчок воображению Сергея Михайловича* В его памяти жили страшные картины расправы с рижской демонстрацией 1905 года, свидетелем которой он был в детстве. Отголоском этих воспоминаний, несомненно, были финальные эпизоды “Стачки”. Очевидно, найденный мной рисунок оживил вновь это сильнейшее детское впечатление. И первое, что мы сделали, приехав в Одессу, — даже не позавтракав, побежали на знаменитую лестницу! Тут-то и надо быть Эйзенштейном, обладать его хваткой, его творческой энергией, чтобы суметь сочинить “на ходу” целую часть, ставшую центром картины. Он на неделю засел в гостинице и писал монтажные листы новых эпизодов. Параллельно шла организация съемок».