Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»

Шигин Владимир Виленович

Они ограничились следующим воззванием к войскам гарнизона и населению Одессы: «От команды броненосца “Князь Потемкин-Таврический”. Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем под одну крышу на борьбу за свободу, пришел последний час нашего страдания, — долой самодержавие! У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен». Дальше грозных обещаний, как мы знаем, дело не пошло, и слава богу!

После всего происшедшего ночью Одессе уже не было никакого дела до одинокого броненосца. Отныне «Потемкин» оказался предоставлен сам себе. Ни корабль, ни его команда

организаторам восстания больше не были нужны. Они свое дело сделали и теперь просто-напросто сбрасывались со счетов. Разумеется, ни о каком десанте речи уже не шло, как и о стрельбе. Когда же и матросам, в свою очередь, стало ясно, что рассчитывать на поддержку Одессы им не приходится, на «Потемкине» сразу резко упала дисциплина, начались разброд и шатание, в результате чего, бесцельно пометавшись несколько дней по Черному морю и получив отпор в Феодосии, корабль ушел интернироваться в Румынию.

Впрочем, согласно воспоминаниям Денисенко, Матюшенко решил теперь добраться до кавказских берегов, соединиться там с местными боевиками и, громя царские войска, дойти до Петербурга. Однако для этой затеи уже не было не только угля, но главное — не было желания команды. Постепенно разуверившись в честности своих руководителей и поняв, что они натворили, команда начала выходить из повиновения. Матросы не хотели ни с кем воевать. Большинство хотело добиться прощения и вернуться домой, где остались их семьи, родные и близкие. Пришло понимание, что их обманули, что теперь они никому не нужны. На корабле сразу же упала дисциплина. Сам Матюшенко теперь старался как можно реже попадаться на глаза команде, которую он вверг в столь страшную авантюру, обернувшуюся для сотен и сотен людей крушением всех их жизненных планов. Броненосец «Потемкин» как «непобедимая территория революции» уже полностью себя исчерпал и больше не представлял никакой ценности для тех, кто придумал всю эту затею. Не значит ли и этот факт, что весь расчет восстания на «Потемкине» изначально строился именно и только на Одессу и для Одессы?

Глава тринадцатая.

НАВСТРЕЧУ ЭСКАДРЕ

Тем временем известие о мятеже на броненосце «Потемкин» достигло столицы. 15 июня управляющий Морским министерством получил из Севастополя от временно исполнявшего должность главного командира вице-адмирала Кригера (вице-адмирал Чухнин в это время был вызван в Петербург) срочную шифровку: «Вместо телеграммы командира, посланного в Тендру с комиссией для опытов стрельбы броненосца “Потемкин” сейчас получил телеграмму от командующего войсками о приходе броненосца в Одессу и о полном бунте команды на нем. Посылаю два броненосца с минным крейсером и миноносцами под командой контр-адмирала Вишневецкого с полномочиями принять меры, какие потребуют обстоятельства».

Управляющий министерством адмирал Авелан немедленно поспешил с докладом к Николаю II. На доклад царь наложил следующую резолюцию: «Где находится главный командир? Уверен, что ему удастся справиться с бунтом и жестоко наказать возмутившуюся команду». При этом он подчеркнул слова «уверен» и «жестоко наказать». Вечером Николай II направил телеграмму командующему Одесским военным округом с требованием «принять немедленно самые жестокие и решительные меры к подавлению восстания, как на “Потемкине”, так и среди населения порта». В свой дневник царь записал: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца “Князь Потемкин-Таврический” взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе! Просто не верится!»

Отъезд в Севастополь вице-адмирала Чухнина был задержан до получения указаний от управляющего Морским министерством, аудиенции у императора и у генерал-адмирала.

Тем временем, отослав срочную телеграмму о мятеже на «Потемкине», старший флагман Черноморской флотской дивизии вице-адмирал Кригер, не дожидаясь указаний свыше, уже приказал младшему флагману контр-адмиралу Ф.Ф. Вишневецкому с отрядом из трех броненосцев, минного крейсера и 4 миноносцев экстренно готовиться к походу для усмирения мятежного броненосца Вечером 15 июля в штабе флота в Севастополе получили срочную телеграмму от управляющего Морским министерством адмирала Ф.К. Авелана: «Адмиралу Кригеру. Следуйте немедленно со всей эскадрой и минными судами в Одессу. Предложите команде “Потемкина” покориться, если получите отказ, то немедленно потопите броненосец минами с миноносцев… Спасшуюся команду “Потемкина”, если будет сопротивляться — расстреливать… Авелан».

Историки утверждают, что вице-адмирал Кригер в успехе усмирения «Потемкина» силами отряда Вишневецкого сомневался, поэтому вслед за отрядом контр-адмирала Вишневецкого приказал спешно готовить к выходу в море остальные корабли эскадры. Но для этого ему надо было некоторое время. А из Петербурга торопили и торопили, там казалось, что Кригер и его младший флагман действуют недостаточно энергично.

«Я удивлен несвоевременностью исполнения приказаний, как Вишневецким, так и Кригером, — с негодованием отзывался об их действиях все тот же адмирал Авелан, — так как первый употребил на переход более суток, а второй вместо утра вышел вечером».

Разумеется, что в свете происходящих событий дорог был каждый час, однако следует иметь в виду, что броненосцы — это не велосипеды. Им надо время для пополнения запасов угля, для поднятия пара в котлах. Но в столице не желали ни о чем слышать. Не пришедшие еще в себя после Цусимы столичные адмиралы просто психологически не могли адекватно реагировать на чрезвычайное происшествие на Черноморском флоте. К тому же сам управляющий министерством досиживал в своем кресле уже последние дни. На столе императора уже лежал проект указа об увольнении Авелана за цусимское поражение в отставку, и Авелан о своей участи прекрасно знал.

Утром 16 июня командующий Черноморским флотом вице-адмирал Чухнин, находившийся в Петербурге, был вызван к царю для личной беседы. Содержание ее неизвестно. Вероятно, царь настаивал на скорейшем подавлении мятежа. Затем Чухнин сразу же выехал на Черноморский флот. В тот же день Севастополь, Николаев и Эриванская губерния были объявлены на военном положении.

Телеграмма севастопольского градоначальника товарищу министра внутренних дел: «16 июня 4 ч. 30 м. дня. В введении военного положения необходимости нет. Наружное настроение команд флота, оставшихся в Севастополе до тысячи человек, по моим наблюдениям, опасений не внушает. Внутреннее же неизвестно. Остальные в плавании с адмиралом Кригером. По отношении первых приняты меры. Откликов событий в Одессе не замечается. Организованный наружный надзор градоначальства ослаблен беспричинным выбытием в Херсон прибывших казаков, возвращение коих необходимо. Нежелательное прибытие команды “Потемкина” в Севастополь вызовет неизбежное общение с гражданами и сочувствие находящихся в городе морских команд. Этот случай может вызвать необходимость временного введения положения усиленной охраны».

Тем временем сам вице-адмирал Кригер продолжает готовить карательную акцию. В Севастополе решено было оставить лишь наиболее старые броненосцы — «Чесма» и «Екатерина II». Остальные должны были выйти в море на перехват мятежного броненосца. Одновременно весь учебный отряд под началом контр-адмирала Писаревского переходит из Камышевой бухты на севастопольский рейд, чтобы прикрыть вход в бухту от возможного прорыва «Потемкина».

Одновременно Кригер требует от начальника учебного отряда срочно отослать в распоряжение младшего флагмана эскадры контр-адмирала Вишневецкого четыре «самых исправных миноносца». С кораблей списывают на берег и часть неблагонадежных матросов. Например, с «Георгия Победоносца» списали 22 человека. По воспоминаниям матроса Волгина, на броненосце «Двенадцать Апостолов» «сознательных матросов» осталось 5—7% от всей команды.