Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 года
Шрифт:
Если вспомнить, что Потапов был одним из активнейших сторонников Константина, то его задумчивость и сообщение, что «все взбунтовались», приобретают особый оттенок.
Сухозанет приказал срочно впрягать лошадей и с четырьмя первыми орудиями поспешил к Сенатской площади. Одновременно адъютанта Философова он «послал прямо в лабораторию с передками, а поручика Булыгина с номерами зарядных сум (под номерами имеется в виду артиллерийская прислуга, а не цифры. — Я. Г.), чтобы привезти заряды прямо ко дворцу, приказав Булыгину захватить извозчиков, хотя бы силою —
Здесь у него произошла неожиданная и опасная встреча. «…Я увидел толпу солдат, выбегавших в беспорядке из переулка Мраморного в Мильонную..-. «А это что?» — „Это тоже взбунтовавшиеся гренадеры," — отвечал мне Нейдгардт (только что подъехавший к артиллеристам. — Я. Г.) и с этими словами ускакал. Артиллерия была уже близ угла казарм Павловских, я скомандовал: «шагом — слезай — стой — равняйся; ребята, оправьтесь, ко дворцу надобно идти в порядке». Под этим предлогом я дал время толпе мятежников удалиться…»
Было около двух часов.
Артиллерия без зарядов шла к Сенату. На Дворцовой площади первую батарею догнали остальные.
Сухозанет не знал, что ему предстояло быть последним парламентером в день 14 декабря.
Но был в этот день и еще один странный парламентер, изумивший своим поведением обе противоборствующие стороны…
Придя с Московским полком на площадь, Якубович пробыл там очень недолго. Спешившие в одиннадцать часов к Сенату Рылеев и Пущин встретили Якубовича у Синего моста на Адмиралтейской площади, а он до этого успел побывать на сенатской гауптвахте и поговорить с караульным офицером. Сам он показал, что ушел от московцев, как только каре было выстроено и заряжены ружья.
То, что Якубович предпринимал дальше, до конца понять трудно. Но можно попытаться проанализировать мотивы его поступков.
После мимолетной встречи с Рылеевым и Пущиным Якубович двинулся в сторону дворца. На Адмиралтейском бульваре он встретил генерала Потапова, посланного, очевидно, на разведку. Якубович объявил Потапову, что «гнушается замыслами преступных», и они вместе вышли на угол бульвара и площади — «взглянуть на мятежников». Об этом Якубович рассказал сам. Поскольку все эти показания могли быть легко проверены, тем более что Потапов заседал в Следственной комиссии, то, очевидно, кавказец говорил правду.
В это время — был уже первый час — показались преображенцы и Николай. Якубович не пошел навстречу императору — он ждал его в конце бульвара.
Воспоминания полковника Вельо дают возможность определить время первого разговора Якубовича с Николаем. Сразу же после прибытия Конной гвардии на площадь Вельо увидел следующую сцену: «Государь остановился около нашего первого эскадрона и долго говорил с некиим Якубовичем, раненным на Кавказе офицером». Раз Вельо наблюдал эту сцену, то, значит, происходила она не ранее половины первого.
Сам Николай в записках рассказывает, что увидел Якубовича, когда привел преображенцев к самой Сенатской площади:
«Тогда же слышали мы ясно — «Ура, Константин!»
В сие время заметил я слева против себя офицера Нижегородского драгунского полка, которого черным обвязанная голова, огромные черные глаза и усы и вся наружность имели что-то особенно отвратительное. Подозвав его к себе и узнав, что он Якубовский (ошибка Николая. — Я. Г.), но не знав, с какой целью он тут был, спросил его, чего он желает. На сие он мне дерзко ответил:
— Я был с ними, но услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам.
Я взял его за руку и сказал:
— Спасибо, вы ваш долг знаете.
От него узнали мы, что Московский полк почти весь участвует в бунте… В это время генерал-адъютант Орлов привел Конную гвардию».
Свидетельства Вельо и Николая соответствуют друг другу. Очевидно, Конная гвардия пришла именно в момент разговора императора с Якубовичем.
Это был тяжкий для Николая момент. Он только что узнал о судьбе Милорадовича. Генерал-губернатора ему не было жаль, но он знал теперь, чего можно ждать от мятежников. И поручение, которое Николай дал Якубовичу, надо рассматривать в связи с недавним выстрелом Каховского.
Точно восстановить разговор человека, который еще накануне собирался штурмовать Зимний дворец, и хозяина этого дворца невозможно. Несколько свидетелей — сам Николай, флигель-адъютант Дурново, командир 1-й Преображенской роты Игнатьев, генерал Комаровский — передают этот разговор весьма противоречиво. И для того чтобы представить себе смысл и направление разговора — как этого, так и следующего, — надо попытаться понять, зачем эти разговоры вообще понадобились Якубовичу. Если он хотел окончательно устраниться, то мог пойти домой или куда угодно. Зачем была ему эта двусмысленная и рискованная игра?
Якубович в своих действиях исходил из стратегического замысла Батенкова. Батенков был принципиальным противником захвата дворца — Якубович сорвал эту операцию. Батенков был принципиальным сторонником сбора войск — желательно за городом — и мирных переговоров с Николаем о возможных реформах. В результате действий Якубовича и Булатова планируемая Трубецким наступательная тактика превратилась именно в сбор войск, правда не на Пулковской горе, а в центре города. Что же до переговоров с опорой на собранные войска, то Якубович и попытался осуществить этот пункт батенковской программы. Нерешительно, расплывчато и робко — но попытался.
Что делал Якубович в те немногие минуты, что был он на площади с московцами — после их прихода?
Александр Бестужев: «Он встретил Московский полк у Красного моста, потом был на площади и, сказав мне, что у него голова болит, исчез. Мы изумились, когда он явился парламентером». И все. Для Александра Бестужева Якубович исчез с площади под предлогом головной боли.
Михаил Бестужев: «Якубович встретил бунтующих в Гороховой улице, кричал «ура!» Константину, взявши шляпу на саблю, когда же отстал от них и возвращался ли к ним, не знает». Очевидно, Михаил Бестужев, выстраивающий дальние фасы каре, обращенные к Неве и Сенату, просто не видел Якубовича на площади.