Мятеж
Шрифт:
Окруженный деревянной – по высокому земляному валу – стеной, город Кашин располагался на берегах неширокой реки Кашинки, местами обмелевшей, местами заросшей камышами да зарослями ивы и краснотала, но все равно – красивой, особенно сейчас, к вечеру, когда золотистое, уже нежаркое солнышко, зависнув над загородной Сретенскою обителью, медленно клонилось к закату, протянув через весь город длинные тени церквей.
В городе, несмотря на скоромные размеры, с разрешения великого князя чеканили свою монету, пусть хоть и медную, но тем не менее с портретом местного князя Василия. Кроме монетного двора имелись многочисленные кузницы, при двух монастырях – Клобуковом
Хоромы князя Василия Михайловича, где остановился приехавший «с деловым и дружеским визитом» Егор, находились на крутом холме, меж деревянными храмами Флора и Лавра и Петра и Павла. Сразу за холмом, у церкви Рождества Христова, располагался торг, а чуть левее живописной излучиною протекала речка, близ которой на широкой полоске песка Вожников обучал дружинников князя Василия боксу. Обучал, потому что обещал. Вчера. Когда в карты играли.
Вот и гонял теперь Егор дюжих молодцов до седьмого пота, как хороший тренер. Подгонял, удары показывал:
– Вот этот вот, прямой в челюсть, – джебб! Сбоку – хук или свинг. Можно в челюсть, можно по корпусу, в печень – мало никому не покажется. А вот так вот – снизу – апперкот! Все ясно-понятно?
– Понятно, княже.
– А раз понятно – так на первый-второй рассчитайсь! Разобрались живенько на пары… отрабатываем прямые удары – начали!!! Раз-два… Веселей! Веселее!
Невдалеке, на склоне холма, валялись в тенечке двое – Ирина и Сенька. Честно сказать, просто так валялись – бездельничали. Хозяин – Амброзиус Вирт, лекарь голландский, их на рынок послал за кое-каким снадобьями для мазей, наказал вернуться к вечерне. Снадобья отроци быстро купили, а до вечерни-то было еще не то чтобы далеко, но и не так чтоб впритык – побездельничать да отдохнуть время имелось. Благо и река рядом – хоть и мелко, а выкупались – по отдельности, все ж друг друга стеснялись. Теперь вот оделись да обсыхали на бережку, на дерущихся дружинников пялились, на великого князя.
– То не простой мордобой, а борьба такая, – подставив под подбородок ладони, объяснял Сенька.
Девчушка невежливо отмахнулась:
– Знаю. Кулачный бой зовется. У нас в прежние времена мужики как браги напьются, так такие бои затеют – только держись! Потом, правда, помирятся да снова за бражку.
– И что у вас за мужики такие? – Повернув голову, отрок тихонько засмеялся: – Пианицы-питухи!
– Сам ты питух! – обиделась за своих Ирина. – У нас, знаешь, какие люди?
– Знаю, знаю. Тебя вон в рабство продали.
Девчонка на такие слова обиделась, поднялася, зашагала, не оглядываясь, прочь, к церкви Петра и Павла. Сенька враз пустился за ней, заканючил:
– Ну прости. Я ведь не хотел… ну правда… Слушай, а я подарок тебе приготовил!
– Пошел ты со своим подарком!
– Ну… ну и пойду!
Отрок тоже обиделся, остановился, надул губы… Глядь – а подружки-то и нету! В церковь, что ли, зашла? Или домой, к лекарю? Так рановато еще… Да и видно бы ее на тропинке было. А – нету. Может, тут, в кустах спряталась?
Кусты напротив Петропавловской церкви росли знатные – высокие, раскидистые, густые: орешник, чернотал, ивы, а еще малина, смородина, желтоватый дрок. Хоть и тропинок во множестве, а все же – найдешь тут кого, пожалуй.
– Иринка-а-а! Эй, Ирин-а-а! Эй!
Никакого ответа. Вот ведь, обидчивая душа!
Ирина Сенькины крики прекрасно слышала, но не отвечала – просто сидела в орешнике, плакала. Прав ведь дружок-то ее, кругом прав – продали ее «свои» работорговцу-татарину, за невеликие деньги продали, за чужие долги. Теперь вот и чести девичьей
Утерев слезы, Ирина поднялась – посмотреть… и вдруг услыхала за спиною шаги. Обернулась, думала – Сенька, да поскользнулась неловко…
…прямо в объятия незнакомца упала.
– Ты что падаешь-то, дщерь!
Длинный такой парняга, жилистый, руки мускулистые, ухватами, бороденка, вислые усы, взгляд внимательный, нехороший… Не так уж тут и темно было – узнала парня Иринка, а узнав, не сдержалась, ахнула:
– Тать!
И по враз сузившимся глазам молодого разбойника поняла, что и он ее узнал. Узнал и живой отпускать, конечно же, не собирался! Кистенек из-за пазухи вытащил, хмыкнул… А ударил вполсилы, лишь так – оглушил. Пока оглушил… А что – девка красивая, молодая, чего б не позабавиться, зачем удовольствия себя лишать? Справить дело, а уж потом и придушить… или кистеньком… или нож засапожный – под сердце.
Уложил злодей оглоушенную деву в траву, разорвал платья, наклонился, погладил упругую грудь, рванул одежонку дальше… порты рассупонил…
Тут вдруг налетел на него кто-то, накинулся, словно клевучий петух, заколотил кулачонками… Опонас рукою махнул, нападавшего отбросил, повернулся – отрок! Ухмыльнулся нехорошо молодой тать, нож из-за голенища вытянул…
– А вот я сейчас людей позову! – живо сообразил Сенька.
Повернулся, побежал – не быстро, чтоб лиходей, не дай бог, не отстал, не потерялся. От Иринки его увести – вот главная-то задача!
– Эй, эй, люди-и-и!
Нагонял парня тать, нагонял, ножом острым размахивал. Рассвирипел – эх, чучело глупое, шел бы себе мимо… ну раз не пошел – так получи ужо!
– Люди-и-и-и!
Кричи, кричи, все равно никто не услышит – место глухое, хоть и от церквей недалекое… а впереди-то круча…
Вот с кручи-то и скатился кубарем отрок… прямо под ноги великому князю. Тот как раз тренировку закончил да, дружинников отпустив, решил пройти мимо Торговой площади к хоромам князя Василия. Любил Егор так вот пройтись один, без сопровождения и охраны, заодно в церковь какую-нибудь заглянуть, отстоять вечернюю службу да послушать, что люди про власть говорят местную. Конечно, Михалыча – князя Василия – в городе уважали, и было за что, но…
Чу! Вожников едва не споткнулся об скатившегося с кручи отрока, в коем, присмотревшись, узнал Сеньку.
– Эй, парень! Ты что?
– Там…
Приподнявшись, отрок махнул рукою… да опоздал – из кустов внезапно выскочил здоровенный парняга с ножом в руке! Выскочил и, не говоря ни слова, бросился на Егора.
– Ай-ай-ай, – отпрыгнул в сторону князь. – Хотя б для приличия закурить попросил, что ли… Оп… Ой-ой, какой ты резвый… Ну, извини!
Бац!
Качнувшись влево, Вожников тут же проворно перенес тяжесть тела на правую ногу и с большим удовольствием ударил наглеца в печень!