Мятежная дочь Рима
Шрифт:
— Руфий Бракс раздулся бы от гордости, как жаба, если бы услышал, как вы его называете.
— Он вождь племени?
— Послушать его, так он самый настоящий принц племени новантов, отец девяти сыновей, повелитель трех жен, владыка деревянной крепости на холме, командир отряда из восьмидесяти копий и к тому же связан узами крови по меньшей мере, с пятью знатными фамилиями. А я скажу, что он просто крестьянин, торговец, пастух, скотовод, контрабандист, жулик и вор, который нахально пользуется полученными от римлян деньгами, чтобы отхватить себе больший, чем ему положено, кусок. А вообще этот Руфий просто громогласный, невежественный, хвастливый, тщеславный, пронырливый и ленивый прохвост.
— Словом, настоящий бритт, — вставил Клодий.
— Да, младший трибун, он бритт. Кельт. Варвар. Он помогает нам — время от времени сообщает кое-что интересное о племенах, что живут дальше на севере, а при случае докладывает им о намерениях римлян. В общем, обычный житель приграничной зоны, но лучшего союзника у нас в здешних краях нет. И вот теперь его ближайший сосед Кальдо Двойной Топор украл у него двадцать голов скота, и Бракс пообещал сообщить нам нужные сведения, если мы поможем ему вернуть коров.
— Такое воровство — обычное дело? — с любопытством спросила Валерия, завороженная возможностью хоть одним глазком заглянуть в неведомую ей жизнь на границе.
— Держу пари, прошлым летом Браке сам увел этих коров у кого-то из соседей. Для них это вроде азартной игры.
Декурионы отрапортовали, что солдаты построены. Гальба, отвесив Валерии поклон, принялся выкрикивать приказы своим людям. Отряд закованных в доспехи людей, разворачиваясь, двинулся цепью к арке, венчающей северные ворота крепости. Проплыл над головами штандарт легиона, вслед за ним — флаги и значки кавалерии, и в воздухе заполоскался стяг в виде драконьей головы. По мере того как колонна двигалась вперед, воздух все сильнее надувал стяг, заставляя голову подниматься вверх, и вот уже кавалерийский полк выполз из крепости и, извиваясь, пополз по дороге, до ужаса напоминая сверкающую металлической чешуей огромную рептилию.
— Просто мороз по коже, — пробормотала Валерия.
— Так и было задумано, — отозвался Клодий. — Еще одна возможность продемонстрировать мощь Рима. Пойдем на башню — оттуда лучше видно.
Казармы, в которых размещались солдаты петрианского полка, виднелись футах в десяти от них. Младший трибун показал Валерии амбар, седельную мастерскую и госпиталь, мимо которых они проходили.
— Умелые лекари и хороший уход — вот что еще влечет людей в армию, причем сильнее всего.
Они как раз миновали оружейную, а вслед за ней и кузницу, едва не оглохнув от царившего там шума. Внутри толпились солдаты. Германцы-рекруты орудовали кузнечными молотами, старательно выстукивая вмятины на старых доспехах. Сирийцы выстругивали древки стрел из древесины тисового дерева, сосны и осины, потом прилаживали к ним наконечники. Темнокожие нумидийцы отбирали гладкие, отполированные водой речные голыши, выбирая среди них те, что можно использовать в пращах или катапультах. Здесь пахло мастикой и оливковым маслом, которыми смазывали оружие, и животным салом, считавшимся лучшим средством против ржавчины.
— Из-за этой засады полк получил приказ усилить меры безопасности, — объяснил Клодий.
Увиденное потрясло Валерию.
— Но у меня и в мыслях не было, что из-за всего этого поднимется такой шум! Не хватало еще начать войну! Я сама справилась с ними — одной булавкой! — Непрошеное воспоминание заставило Валерию скривиться, однако через мгновение с ее губ сорвался вопрос, который все это время не давал ей покоя: — Интересно, а откуда они узнали, что мы поедем через лес?
— Ну, наша поездка ведь ни для кого не была тайной. К тому же ехали мы медленно. А вдобавок еще эта моя роковая ошибка…
— Это ведь я настояла, чтобы ехать одним. Ты тут ни при чем.
— Тогда это наша общая ошибка.
— Наверное, нам просто не повезло.
Клодий покачал головой:
— Не думаю. Такое без причины не происходит.
За кузницей и оружейной тянулись конюшни для лошадей, и Валерия с Клодием решили пройти через них. Заметив их появление, лошади заволновались — одни испуганно храпели и били копытами, другие, наоборот, тянулись к ним и призывно ржали, словно надеясь на угощение. Сердце Валерии гулко забилось.
— Мне бы очень хотелось взять одну из них для себя, чтобы кататься верхом, — пробормотала она. — Снова скакать галопом, как тогда, в лесу. Вон ту кобылу хотя бы — белую, с серой отметиной на лбу.
— У тебя верный глаз. Смотри, какая у нее широкая грудь… и ноги длинные. А как она раздувает ноздри! Держу пари, в скорости с ней вряд ли кто сравнится. Кстати, и грива у нее свешивается на правую сторону.
— А это так важно? — удивилась Валерия.
— Все римские солдаты должны быть правши, поэтому щиты они держат в левой руке, чтобы лучше сохранять равновесие. Если у кавалерийской лошади грива на правую сторону, а шея слева свободна, это позволяет наезднику положить руку со щитом ей на шею, чувствовать ее мускулы и управлять конем во время сражения.
— Ты говоришь как настоящий знаток.
— Я перечитал всех классических авторов, кто писал об этом, — от Ксенофонта до Вергилия.
— Я слышала, что у кельтов даже женщины ездят верхом. Женщины сражаются в битве бок о бок с мужчинами — подумать только!
— Что ж, они ведь варвары. А мы — римляне.
У крепостной стены грудами лежал корм для лошадей, копны соломы сверху были аккуратно прикрыты черепицей, чтобы защитить их от горящих стрел. В одном углу они увидели печь для обжига и кучу глины. Немного в стороне притулилась лавчонка кузнеца, рядом с ней — мастерская стеклодува, а еще дальше — дровяной сарай и плотницкая, от которой исходил приятный запах смолы и свежих стружек.
— Это скорее смахивает на фабрику, чем на крепость, — хмыкнула Валерия.
— Ничего не поделаешь, это ведь, так сказать, место, где кончается цивилизованный мир. Армия призвана не только воевать, но и обучать. В состав легиона кроме солдат входят и архитекторы, землемеры, водопроводчики, лекари, резчики по камню, стеклодувы, кузнецы, оружейники, плотники, бондари и даже мясники. — Клодий усмехнулся. — Все мои мечты о военной славе погребены под слоем навоза, в котором мне теперь приходится копаться.