Мятежный сектор
Шрифт:
– Ну, с-суки гребанные! – взревел качок, опуская активированный резак на метнувшуюся к нему под ноги крысу. Пронзительно завизжал разрезаемый металл, полыхнуло несколько вспышек короткого замыкания и смертоносное создание распалось на две неравные части, не издав при этом не звука. У искусственной крысы не было голосовых связок, и она не чувствовала боль, как и страха смерти.
А Клык ошеломленно замер, уставившись на невероятное зрелище – у его ног агонизировала не мерзкая живая крыса, а нечто иное. Обломки электронных плат, жгуты искрящих проводов, дергающиеся остатки сервоприводов и прочие технологичные штуки, в
– Она… она не живая! А-а-а-а-а! – заорал Клык, инстинктивно отпрыгивая спиной назад и отдергивая правую руку. Короткий взгляд на конечность и несгибаемый, несокрушимый «ноль» перешел на пронзительный вопль – на правой руке осталось только два пальца, от остальных остались бесформенные огрызки.
– Мать! Мать! Ма-а-а-ать! – бешеным зверем ревел Клык, тряся на весу изуродованной ручищей. Из прокушенных губ и языка сочилась кровь, превратив лицо качка в окровавленную маску. Он сам прикусил нежные ткани – собственными клыками и даже не заметил этого.
В шаге от корчащихся на полу «нулей» среди ошметков мяса лежал промышленный резак, а над ним, широко расставив короткие лапы, стояла последняя крыса. Мелкое и смертельно опасное создание, не сводящее черных дыр глаз с воющей жертвы.
Лежащий позади крысы раненый в ногу «ноль» пришел в себя настолько, чтобы выщелкнуть опустевшую обойму из игольника. По-прежнему лежа на полу, он осторожно потянулся рукой к карману. Большего он сделать не успел. Послышался скрежет, взвыл выходящий на высокие обороты двигатель и под нажимом металлических гусениц, голова «нуля» с треском смялась, разбрасывая в разные стороны ошметки плоти, мозга и костей. АКДУ с гулом развернулся на месте, окончательно превращая голову погибшего бандита в кровавую кашу и двинулся к еще живому и хрипящему «нулю», получившему две иголки в грудь и слабо скребущему ногами, в жалкой попытке встать на ноги.
– Не… не надо – выдохнул он, с ужасом глядя на приближающийся стальной контейнер, весь в кровавых разводах и прилипших кусках мяса – Не на-а-а-адо!
АДУ не стал объезжать тело «нуля» и рывком въехав на его захрустевшие ноги, прямо поверх тела, через пах, живот и грудь, начал деловито добираться до головы. Исторгнув из груди звериный вопль боли вперемешку с кровью, умирающий «ноль» вывернул голову назад, к Клыку и увидел чудовищную для себя картину – раскачивающаяся широченная спина старшего «брата», ничего не боящегося зверя по прозвищу Клыка… эта спина стремительно удалялась прочь.
Клык убегал.
Прижав искалеченную руку к груди, он бежал прочь, а следом за ним мчалось едва заметное в полумраке серое создание. Широкие гусеницы провернулись еще раз, затрещали ребра, изо рта вырвался фонтан крови и искромсанный «ноль» затих навсегда.
Преследование продолжалось, но битва была уже закончена. Правящие сектором «нули» проиграли. Потерпели ужасное поражение на глазах многочисленных свидетелей. Сейчас забитые жизнью работяги и нарки корчатся в ужасе, но их широко распахнутые глаза запечатлели все – и жестокую расправу и бегство всесильного Клыка. И стоящего на перекрестке отца Микаила.
Пересечение двух коридоров буквально залито кровью. Ужасные пятна повсюду – от пола и стен до самого потолка. Кое-где налипли остатки плоти, с мерзким
– Никто не избежит кары Гиены! Никто! Все пособники Сатаны отправятся в ад, но еще при жизни претерпят они мучения страшные! Ибо только так могут они искупить грехи свои тяжкие! Только там могут очистить душу – пройдя через страдания! Такова кара Гиены! Но не бойтесь его люди! Если безгрешны вы, то будет дарована вам защита его! Если покаялись в грехах своих – обойдет вас стороной страшная кара! И защита Гиены всегда пребудет с вами!
Дергающийся на полу последний из оставшихся «нулей» – тот самый, что практически потерял лицо – извернулся всем телом к отцу Микаилу и снизу-вверх протянув к нему окровавленные ладони, пробулькал, вглядываясь в лицо проповедника единственным уцелевшим глазом, корча истерзанные губы в попытке связать несколько слов:
– Я… я раскаиваюсь! Ра… раскаиваюсь в грехах своих!
За спиной хрипящего «нуля» слышался мерный рокот гусениц – весь в потеках крови АКДУ неотвратимо приближался к следующей жертве.
– Искренне ли ты каешься в грехах своих?! – громовой голос тщедушного безумного наркомана наполнил коридоры эхом – Отринул ли от себя «нулей», этих пособников Сатаны?! Готов ли служить Господу нашему?!
– К-каюсь… о… отринул… – бандит потерял много крови, находился на грани сознания, но все еще держался за жизнь. Он ничем не отличался от обычной крысы – цепляющейся за жизнь мерзкой грязной твари.
Страшный, заляпанный кровавым месивом АКДУ остановился в нескольких сантиметрах от головы поверженного «нуля». Механизм замер и словно бы прислушивался к разговору между бандитом и проповедником. Мертво сверкали объективы камер установленных на передней панели, мерно помигивал индикатор зарядки аккумуляторов, едва слышно с металла кузова капали капли крови.
А отец Микаил, он же нарк Мика Доза, возвышаясь над хотящим жить отморозком, внимательно вглядывался в изуродованное лицо «нуля».
– Я… раскаиваюсь! – с надрывом прошептал «ноль», пытаясь подползти к ногам проповедника – Раскаиваюсь!
– Нет… – глухо отозвался Мика – Не вижу в тебе я раскаяния… лишь тьма клубится в тебе! Господь милосерден и всепрощающ, но ты давно отринул Господа нашего!
Взревел заработавший двигатель, безумный вопль страха, заскрежетавшие гусеницы дернулись вперед в коротком рывке и прячущиеся поблизости люди содрогнулись от ужаса, вслушиваясь в мерзкий хруст костей черепа.
Казнь совершена. И смертный приговор вынес никто иной как лишенный сана отец Микаил. А в глубине операционной, расположенной так далеко отсюда, безумно хохотал калека, содрогающийся всем телом.
17
– Приживление ножных протезов завершено на тридцать процентов – севшим голосом проблеял доктор Люмбери, внезапно перешедший на казенный язык, больше подходящий для робота, а не для живого человека.
Доктор Люмбери не знал, что именно произошло, но он твердо уверен – только что, буквально на его глазах, искалеченный подросток совершил что-то страшное. Совершил ужасное, при этом неподвижно лежа на окровавленном операционном ложе. Совершил страшное!