Мыльная сказка Шахерезады
Шрифт:
— Представляю, как Соловьеву не любят в коллективе, — протянула я.
— Верно, — согласилась Елена, — но ей на отношение людей плевать. Одно могу сказать: Соловьева никогда исподтишка не действует, ничего личного не демонстрирует. Приметит непорядок, подойдет и скажет: «Таня, чулки не прозрачные, а темные, ты курила во дворе и опоздала на восемь минут с обеда». Татьяне остается лишь руками разводить — сама виновата. Но так, чтобы тайком безобразия сотрудникам приписывать, — нет. Ирина очень честная, до глупости. Месяца два назад она после закрытия ресторана нашла кошелек. В нем не было никаких
Ирина ему в ответ: «Жизнь — улица с двусторонним движением. Как ты поступишь, так и с тобой будут. Честность — лучший способ сделать жизнь счастливой и избежать неприятностей».
С Ириной что-то случилось? — спросила управляющая.
Я замялась.
— Я не болтлива, — продолжала Елена. — Но и не глупа. В первый раз Ирина заболевает, и через несколько часов, опять же впервые, здесь появляется ее подружка, внезапно решившая пообедать в «Фасоли». Вы бы не удивились? Так что произошло? Ира жива?
Я решилась на откровенность:
— Вчера вечером Соловьева ушла из дома и до сих пор не вернулась. Ее дочь, школьница, очень нервничает. Она, как и вы, уверяет, что у мамы нет ни подруг, ни близких знакомых, девочка никогда не видела дома гостей, Ирина не устраивала праздников, вечеринок.
— Похоже на правду, — перебила меня Елена, — Ирка всегда вызывается работать тридцать первого декабря, и в другие праздники спокойно выходит, поэтому я считала ее одинокой. О дочери впервые слышу, она о ней даже не намекала. И в коллективе ни с кем близко не сошлась. Правда, у нас текучка большая, работа пахотная, почесать языком некогда, но ведь что-то узнается случайно. Девушки хвастаются покупками, подарками от парней, цвет волос изменяют, новую губную помаду покупают. С любовником-мужем-родителями повздорят, всю смену носом шмыгают, отдых планируют, кредит берут. А Соловьева как автомат. Пришла, ушла, никто ее злой, обиженной, радостной или в слезах не видел. Штирлиц рядом с ней отдыхает.
— Попытайтесь предельно точно вспомнить, что она вам сказала, — попросила я. — Звонок раздался почти ночью. Вы, наверное, испугались?
— Мало кто обрадуется, если за полночь мобильный задергается, — заметила Елена. — У меня мама с диабетом. Первая мысль, когда я трубку схватила, была: «Мамуле плохо!» Но из трубки раздался мужской голос:
— Извините за беспокойство. Говорят из клиники по поводу Ирины.
Елена Михайловна почувствовала невероятное облегчение, потом — удивление.
— Какой Ирины?
— Соловьевой, из «Фасоли», — пояснил звонивший. — Ее увезли на операцию.
— Господи, что произошло? — испугалась Елена.
— Приступ аппендицита, — без задержки ответил врач. — Она просит вас завтра выйти на работу, заменить ее. Пожалуйста, предупредите начальника: Соловьева в клинике, просит десять свободных дней, бюллетень представит.
— Пусть не беспокоится, — остановила доктора Елена, — она за два года на моей памяти ни разу не болела, имеет право спокойно лечиться.
— Все? — уточнила я.
Елена кивнула.
— Что-нибудь показалось вам необычным? — наседала я.
— Кроме самого звонка, нет, — протянула коллега Соловьевой.
Я кивала в такт ее словам. Все бы ничего, но есть несколько штрихов, которые заставляют насторожиться. Ариадна Олеговна упомянула, что характер дочери окончательно испортился после того, как ей в тринадцать лет удалили аппендикс. Может ли у человека вырасти второй? Ладно, предположим, Ира анатомический уникум, у нее с течением времени появился еще один аппендикс. Но Кузя по моей просьбе вчера поздно вечером проверил больницы и морги. Ни в одном учреждении Ирины Соловьевой нет. Хорошо, допустим, в регистратуре напутали. Или ее привезли после того, как Кузя прошерстил врачебные записи. Но почему Ира не предупредила Катю? Мать забыла о дочери? Ей успели дать наркоз, а она последним усилием уходящего сознания вспомнила о работе, но не о своей девочке? Оставила Катю мучиться в неведении?
— Более ничего не знаю, — расстроенно сказала моя собеседница.
Дверь в комнатушку приоткрылась, всунулась девушка, кудрявая, как барашек.
— Елена Михайловна, там посетитель скандалит. Он заказал котлеты из курицы с жареной картошкой, ему их подали с гречей. Съел спокойно, а сейчас говорит: «Не хочу платить, не то принесли».
Управляющая встала:
— Иду, Ната.
«Барашек» исчез, я протянула Елене Михайловне визитку.
— Вдруг что-то вспомните или услышите о Соловьевой, звоните мне в любое время.
Елена положила карточку в карман юбки, мы вместе вышли в зал, управляющая отправилась утихомиривать скандалиста, а я выбралась на улицу, порадовалась неожиданно яркому солнцу, глянула на часы и набрала телефон, который мне оставила Катя.
— Алле, — кокетливо произнес высокий голос, — Сереж, ты? Не молчи. Я знаю…
— Можно Катю? — сказала я.
Голос сразу поскучнел.
— Вы не туда попали.
— Вы Соня? — спросила я.
— Предположим, — ответила девочка.
— Катя Соловьева сказала, что вы ее лучшая подруга и вас не накажут за использование строго запрещенного мобильного. Меня зовут Даша.
— Хочется посмотреть на лицо отца, когда он увидит в моем дневнике запись: «Болтала по сотовому, „двойка“ за непослушание», — засмеялась Соня. — Директор живо дурака-учителя выгонит, побоится папуськиных денег лишиться. Вам Катьку?
— Да, если она рядом, — попросила я, — или пусть сама соединится с Дарьей.
— Ну… я… ваще-то… типа… сейчас занята, — протянула Соня, — а затем в кино иду.
Мне стало тревожно.
— Соня, где Катя?
— На английском, — ответила девочка.
— Уроки уже закончились, — отметила я.
— Ой, надоела, отвяжись, — схамила Соня, — хорош трезвонить! Отвали! Мы с Катькой поругались.
В ухо полетели частые гудки. Я нажала кнопку быстрого набора и услышала баритон Семена:
— Привет.
— А где Кузя? Зачем берешь его трубку? — удивилась я.
— У нас новое дело? — поинтересовался Собачкин. — Где предоплата? Бесплатно только белочки в лесу бегают.
— Не в деньгах счастье, — парировала я.
— С ними легче, — возразил Сеня, — и любовь в обрамлении купюр крепче.