Мысли мамы, или Как не загнать себя в угол
Шрифт:
Мы вышли из ванной, я на цыпочках несла Пашу в кухню, чтоб самой не измазаться особо в какао и прям голого посадила в детское кресло, чтоб он не совершил новых подвигов.
– На яблочко, хорошо? Сиди и грызи. А я начну отмывать всё. Видишь, все в какао. Стоп! Сыпать какао… – тут я подвисла, подбирая слова «сыпать какао – опасно», нет, «сыпать какао – вредно», тоже нет, тянуло сказать: «сыпать какао нельзя, но нельзя говорить нельзя, я ж об этом читала», а потом пришло озарение, и я быстро добавила. – Сыпать какао на пол – плохо. Становится грязно. Какао надо есть.
Паша
Мысленно, чего скрывать, я начала думать, что если бы Катя не сказала нам к следующему уроку сделать этого чертова ёжика из теста, то ничего бы не произошло.
Паша радостно хрумкал, а я сметала в совок какао, как вдруг услышала резкий звук, а затем почувствовала характерный запах.
– Блядь, да что происходит? – резко вырвалось у меня, и я испугалась, что сын услышит ругательство, но он был занят, он обмазывал себя снова, и уже не шоколадом. – Фу, Паша, Пашуня, не трогай, это твои какашки. Стоп.
Я думала, что заплачу от всего этого, потому что ещё с какао не разобралась, а тут новое – привалило.
Я несла Пашу снова в ванную, думая, а где в этих хвалёных книгах о материнстве пишут про то, как ты отмоешь ребёнка от какао, посадишь в кресло голым перекусить, думая, что так он точно под присмотром, а он… Он возьмёт и сходит в туалет под себя… Прям так, будто с рождения терпел, и тут выдал порцию побольше, что аж по ногам вниз потекло, благо в рот не попало. Почему об этом нет книг, ну? Кто мне ответит? Может, Катюша? Или это уже надо читать в книгах про дискомфортное материнство?
Вопрос остается открытым, я повторно отмывала сына, понимая, что даже не могу особо ничего говорить, а во всей квартире стоял тлетворный запах дерьма и шоколада, который объединялся в особые непередаваемые нотки материнства.
07.11.2014
Готовлю ужин, а пахнет какао или шоколадом, и неважно, что я готовлю все эти дни.
И вот я заношу очередной раз нож над луком, как осознаю, что тишина вокруг неспроста.
– Паш, Паша, – кричу я, вытирая руки прям об себя и выходя из кухни, дверь в туалет открыта, ох неспроста это. Заглядываю, а там довольный Паша активно ручками утрамбовывает в унитазе мою белую кофту, достаю ее, а под ней чехол от зонта и глянцевый журнал, который подарила свекровь ещё летом.
Я сажусь на колени, поворачиваю к себе сына, выдыхаю и медленно произношу:
– Паша, на унитаз надо ходить в туалет, понимаешь? Ничего сюда не кидать! Понимаешь?
А он улыбается, будто проверяет все оттенки моего терпения, вывожу его из туалета, несу в стиральную машинку белый модный свитшот с одной единственной мыслью:
Не уверена, что привыкну к запаху кофты с мочой, как к тушеной только что на ужин печени, пахнущей какао!
12.11.2014
– Зачем вы полетели с таким ребёнком отдыхать? – этот вопрос пассажирки из самолёта стоит у меня в ушах, и я пытаюсь понять, как могла корректно ответить на него, пытаюсь понять, не особо вглядываясь в зелень пальм, что так радуют глаз, в солнце, что светит ярче счастья, пылающего изнутри.
Мы на море! Впервые втроём мы на море.
Я так хотела и ждала этой поездки, и мы на море.
Наше решение лететь из -15 в +37 с годовалым ребёнком не поняли мои родители. И это было удивительно даже, они особо не лезут в воспитание внука, мягко говоря, видели его раз шесть, полагая, видимо, что я отлично справляюсь сама, но тем не менее для них было неожиданно наше решение полететь отдыхать и мама стала вздыхать: «не надо лететь, потому что это вредно для здоровья. Он ж всё равно ничего не запомнит, поэтому до 3 лет отдыхайте рядом с домом».
Наталья Леонидовна тоже не особо хотела, чтобы мы летели с Пашей, хотя не говорила это открыто вслух, она просто предлагала нам полететь вдвоём, подкрепляя это словами:
– Лен, устроите себе с Димой романтику, долгие прогулки под тропическим небом, второй, можно сказать, медовый месяц. Давай я отпуск возьму на работе, заодно буду тренироваться быть «домашней бабушкой», пенсия ведь моя – не за горами.
Но мы полетели втроём, и я не жалею об этом, но пассажиры, думаю, жалеют. Очень.
Девушка-подросток, сидящая недалеко от нас, закрывала демонстративно руками уши.
Пожилая пара шепталась и цокала, каждый раз, когда Паша улыбался им.
А грузный высокий мужчина, которому по стечению обстоятельства досталось место рядом, на моё «ой, извините, сын снова вас случайно ногой задел» проронил:
– Пусть пинает, лишь бы снова громко не пел что-то на своём тарабарском и не скакал по салону как слон.
Когда он сказал это, то вспомнились его оптимистические слова мне в самом начале полёта:
– Я со своим тоже с самого рождения летал. Сейчас наберём высоту, ваш на облака посмотрим и уснёт, а там уже и посадка, поверьте моему опыту.
И его отцовский опыт не имел никакого отношения к опыту нашему: моему и Димкиному.
Сын просто вёл себя при перелёте, при этом ночном перелёте, как дома: любознательно ходил, ходил все восемь часов, спрашивал что-то, пел, радостно кричал, трогал другие кресла, пытался ползать по проходу, между креслами и под ними, и он не кричал, только если мы его брали на руки и просили посидеть.
В итоге стюарды решили «подыграть» Паше, и он, типа вместе с ними раздавал всем еду, как взрослый.
Я понимала по глазам пассажиров, что жизнь не готовила их к такому перелёту на море.
Что хочется сказать в своё оправдание?
– Жизнь меня тоже не готовила к такому сыну.
Я ожидала, иного расклада, и я до сих пор не могу смириться, что быть мамой – это тебе не «начитаться умных книг и четко по данным там советам воспитывать идеального ребёнка».
А ещё можно добавить в своё оправдание, что Паша просто ходил и ползал по салону, не облизывая никому обувь, да он даже ничью кофту в унитазе не замочил, ничего не раскидал. Идеальный ребёнок, ну почти.