Мытарства пассионариев
Шрифт:
– Эй, этот сон мне не нравится!
– хотел крикнуть Андрей, но из него выходило только - М-м-м! Гмр-р-хрр! Гм-м!!
Дергаясь в кресле что есть силы, он вывернулся дугой и увидел. Сзади, сразу за его креслом, привязанный к старой дюралевой больничной каталке, безжизненно лежал отец Арсений в одной набедренной повязке!! И повязка эта посередине была в крови!!!
Андрей дернулся еще раз, снова закричал, но понял, что у него завязан рот. Он мычал и мычал, а многоголосый хор приближался. Пелена рассеивалась. Контуры предметов и клоунов в балахонах начали проясняться.
Вдруг
Мгновенно оценив теперь уже реальную ситуацию, он понял, что их с отцом Арсением каким-то незаметным образом усыпили (видимо, газом, потому что в любом другом случае он бы проснулся) и приволокли к соседям, то бишь скопцам. Но вряд ли вор в законе Седой имел к этому отношение - всему виной бритолобый главарь этой секты, который любой ценой хочет отомстить. И теперь он лежит в этом гинекологическом кресле у скопцов, подготовленный к.
О-о, этого только не хватало!
Но тогда отца Арсения уже. Бэ-э-ли-и-н!!
Снова взгляд назад, теперь уже осмысленный.
Точно, православного священника отца Арсения уже оскопили и настала его, диакона Андрея Марченкова, очередь! Стоп, а может, нет? Может, сонного отца Арсения быстренько раздели, привязали к каталке и обмотали смоченной кровью тряпкой, чтобы посильнее запугать его, Андрея? Наверное, так и есть, потому что хоть в полусне, в тумане, но общую картину похищения и общее время он, опытный натренированный диверсант, определить смог. Так вот, слишком быстро у них как-то получилось с отцом Арсением, у скопцов так не бывает. Оскопление - это определенный ритуал, причем почти полностью добровольный, а не просто над сонным ножом махнуть. И вообще, если разобраться, кого они по-быстрому и по-тихому оскопили? Действующего православного приходского священника! Да этот «клиент» для них на вес золота! Говоря современным языком, он для секты - самый мощный пи-ар, который можно себе вообразить! Поэтому именно с Андреем им резон расправиться быстро, а со священником они обязательно проведут ритуал как можно более торжественно и «по полной программе». Так что, скорее всего, батюшка еще просто спит. Ну и ладно, пусть, он и так достаточно натерпелся. А мы повоюем. И не будем подавать виду, что раскусили их устрашающую хитрость. Кстати, хорошо, что руки скрыты тряпкой.
Андрей выразительно посмотрел в глаза стоящему посредине в рубахе бритолобому скопцу и гмыкнул, давая понять, что хочет говорить.
Едва заметный кивок - и тот, который справа, подойдя, одним рывком сорвал повязку со рта. Затем подкрутил снизу рычажок, приводя кресло в сидячее положение. Банально: столько мистики, а рот заклеили обыкновенным тарным скотчем.
– Ну, и чего здесь происходит, а, Клим?
– Нет, дорогой неофит и будущий наш брат, здесь я не Клим, а Великий Учитель.
– Слушай, ты, «великий учитель», ты хоть знаешь, что за вон того священника тебя и всех твоих так называемых адептов сначала порвут, как тузик тряпку, а потом то, что от вас останется, упекут в самую северную колонию общего режима, где ваша участь будет мягко говоря плачевной. Даже Седой это понял и отпустил от геморроя подальше, а ты что, такой смелый? Или просто тупой? Слышь, Клим, ты ведь подставляешь не только себя - ты подставляешь Седого, подставляешь китайцев. Но главное, ты подставляешь американцев! Тут скоро такая зачистка начнется, что мама не горюй! И во всем виноват лично ты. Отпусти сейчас же!
Тройка в рубахах стояла молча. Стихло и хоровое пение около самой двери.
– Поздно. Грядите, братья и сестры!
– бритолобый так резко выкрикнул, что оба его подручных вздрогнули.
Двустворчатая дверь медленно торжественно отворилась. В зал в две шеренги начали заходить такие же ряженые клоуны, как эта троица перед креслом, только рубахи попроще. Заполнив весь периметр комнаты с обеих сторон, люди замерли и опустили головы.
Бритолобый повернулся лицом к двери и торжественно, нараспев, как поэтесса Ахмадулина, продекламировал:
– Сей призыв страшного Суда
С Авраамовских времен ведет свое начало,
Но не был им исполнен он тогда,
Хоть нож и жертва, все к тому уж лежало.
И названо с тех пор сие непослушание,
В котором почти каждый мущина виноват,
Имя его очищение - обрезание,
А по современнее кострат.
В воцарившейся после «декламирования» тишине раздался еле сдерживаемый смех Андрея. Стоящая рядом троица с укором зыркнула на пленника.
– Хм. Хм. Ой, извините.
И чуть тише, заговорщицки:
– А что? Что я должен делать?
И все-таки прыснул смехом. Люди в балахонах возмущенно переглянулись, пораженные таким кощунством.
Андрей и не думал издеваться, просто он решил разрушить ритуал и максимально затянуть время (он был уверен, что Седой хватится пропавших, догадается обо всем и, как вор в законе, давший слово, явится сюда с разборками, а дальше видно будет). Руки, нужно побыстрее освободить руки.
Бритолобый, весь красный от гнева, метал глазами молнии в Андрея, а своим адептам нервными взмахами рук велел восстановить тишину и внимание.
– Видишь, слепец, как ум твой ослеплен миром, погрязшим во грехе? Видишь, несчастный, как твою плоть терзают бесы? Ты бахвалишься, кощунствуешь. Но над кем ты кощунствуешь, богохульник? Над собой кощунствуешь!..
– Да нет же, просто эти жалкие виршики. Подожди, подожди, стоп, тайм-аут! Ты хочешь сказать, что собираешься оскопить меня, как вот этого священника?
– Да.
– Но, насколько я помню ваши правила (я кое-что читал о вас), на это я должен дать свое согласие. Я вам его не давал, а без этого весь ритуал недействителен и не будет иметь того сакрального смысла, который вы в него вкладываете.
– Ты запамятовал: ты уже давал свое согласие.
– Да ну? Когда?
– В вагоне поезда, когда ехал сюда, к нам.
– И кому же?
– Мне.
– Во как! Неужели? Что-то не припоминаю. Но даже если и допустить этот бред, то разве не должен я высказать свое желание перед остальными членами «корабля»? Разве они не должны его услышать? Ребята, он вас обманул, никакого согласия я не давал, и этот ритуал незаконный! Я заявляю это во всеуслышание!
Зал загудел. К Андрею дернулись двое подручных бритолобого явно с целью стукнуть того как следует по башке.