На что способна умница
Шрифт:
– С какой стати ты здесь прячешься? Неужели не могла догадаться, что я буду тебя искать?
– Я просто… – Мэй повернулась к Нелл, чтобы объяснить.
Но Нелл исчезла.
Кони-лейн
Нелл пробиралась к дому переулками словно в тумане. Она чувствовала себя уставшей, избитой и ошарашенной. Но все прочие чувства перекрывало еще одно – возбуждение, от которого кружилась голова.
Неужели это было по правде? И эта девчонка только что пыталась поцеловать меня?
Ее не
Но спросить она не могла. Как и заставить себя вернуться. В мире Нелл девочки вроде Мэй появлялись ненадолго – промелькнут вдалеке и исчезнут. Порой ее знакомым случалось работать в домах, где жили такие, как Мэй, – мести полы, нянчить детей. Иногда их можно было рассмотреть с близкого расстояния – например, в больнице или на суфражистских маршах. Но просто взять и подойти к одной из них, да еще и спросить, почему она пыталась тебя поцеловать, было немыслимо.
А более немыслимо попросить о новом поцелуе.
Домой она вернулась поздно, в десятом часу. Она сама открыла дверь – в Попларе никто сроду не запирался – и поднялась по лестнице до дверей двух комнат, которые они снимали. В кои-то веки на кухне было тихо. Ее родители сидели у огня, мама зашивала разорванную юбку Дот, папа ставил подметку на ботинок Берни. Младшие дети спали в комнате по соседству, младенец – в ящике у кровати. Как только Берни подрастет немного, переберется из кровати на диван, к старшему брату Биллу. Шестнадцатилетний Билл где-то пропадал, как обычно.
Услышав, как вошла Нелл, мама подняла голову.
– Все хорошо, милая? – И, разглядев ее лицо, добавила: – Беспорядков не было?
– Немного. – Она дотронулась до чайника на столе – еще теплый. Хорошо. И налила себе чашку. – Но видели бы вы этих суфражисток. Блеск!
Мать нахмурилась.
– Ты только поосторожнее, девочка моя, – попросила она. – Марши – одно дело, но не вздумай поджигать почтовые ящики, слышишь? Угодишь за решетку – нам заплатить за тебя залог будет нечем.
Нелл взглянула на отца, тот усмехнулся.
– Всегда любил девчонок с огоньком, – сказал он.
Миссис Суонкотт отвесила ему оплеуху.
– Ну-ка придержи язык, а не то смотри у меня, – пригрозила она.
Лондонский Ист-Энд находился на территории доков и считался одним из беднейших районов города. В четырех комнатах дома, где жила семья Нелл, ютилось четырнадцать человек: восемь в двух комнатах наверху и миссис О’Фаррелл с ее пятью детьми в двух нижних. Другие дома на этой улице были такими же переполненными. Почти все знакомые Нелл жили шумно и взаперти не сидели – запросто ходили друг к другу и совали нос в чужие дела.
Благодаря докам население Ист-Энда пополнялось выходцами отовсюду: эмигрировали из Восточной Европы евреи, приплывали на судах из Индии ласкары [3] , были здесь и переселенцы из Ирландии и даже несколько человек из Вест-Индии и Африки. В районе
3
Ласкары – Ост-индские матросы.
4
Кейр Харди – Шахтер, ставший позже депутатом парламента и основателем первой в Великобритании партии, отстаивающей права рабочих.
Нелл прибилась к ним в прошлом году, когда ей было четырнадцать.
Конечно, туманные представления о суфражистках у нее имелись и раньше. Она знала, где находится помещение женской организации, и довольно часто видела суфражисток на улицах: они стояли на ящиках, кричали что-то насчет прав женщин и раздавали листовки. Занятно было наблюдать, как они спорят с мужчинами, которые пытаются их осадить и высмеять. А иногда слушатели начинали швырять в суфражисток все, что попадалось под руку, и это зрелище захватывало еще сильнее.
Миссис О’Фаррелл, хозяйка дома, живущая внизу, называла суфражисток «позорищем» – сидели бы лучше дома да заботились о своих мужьях. Но отцу Нелл они нравились.
– Приятно видеть, как леди умеет за себя постоять, – говаривал он. И продолжал: – Все верно, дело они говорят. Знают, что почем.
– А ты хотела бы стать суфражисткой, мама? – спросила Нелл, но та лишь вздохнула:
– С шестью-то детьми и хозяйством? Некогда мне прохлаждаться на маршах к парламенту. Нет, от права голоса я бы не отказалась. Но кому есть дело до того, чего хотят женщины?
Миссис Суонкотт работала сдельно. Почти все детство Нелл она шила рубашки для фабрики в Попларе, платили ей по четыре пенса за каждую. На одну рубашку уходил весь день. Работа была изнурительная и кропотливая, но миссис Суонкотт бралась за нее, потому что могла сидеть при этом дома, нянчить малыша и приглядывать за трехлетним Джонни. Мистер Суонкотт трудился грузчиком в доках.
Сколько Нелл помнила себя, ее всегда считали сорванцом. Ее бесило строгое разделение по половому признаку, бытующее на Кони-лейн, где девчонки сидели на крылечках и нянчили своих «младшеньких», а мальчишки играли в крикет, солдатики и другие шумные, захватывающие игры.
«За малым гляди!» – этот приказ она слышала с раннего детства. И никому из матерей с Кони-лейн в голову не приходило крикнуть такое сыновьям: присматривать за малышами – женское дело, как и помогать с нескончаемой стиркой и починкой одежды, чисткой обуви и выпечкой хлеба. И Нелл, и ее сестру Дот каждый понедельник оставляли дома, чтобы они помогли с еженедельной стиркой белья, и по той же причине отсутствовало на уроках большинство других девочек в их школе.
Жаловаться на несправедливость Нелл начала с малолетства.