На цыпочках через тюльпаны
Шрифт:
У нее красная кофта с серебристой анархией, весело сверкающей на лучах осеннего солнца. На этот раз не рваные джинсы, а клетчатая красно-черная юбка, доползающая до самых пяток.
– О, привет, - тепло улыбается она. – Под деревом не занято?
Я подвигаюсь и смущенно отвечаю:
– Не ожидал тебя здесь увидеть. Как дела?
Она села рядом, облокотившись на ствол дерева, и вытянула ноги.
– Нормально. Твой брат? – кивает в сторону Троя, который как раз взгромождал новую палку на вершину плотины.
– Угу.
На этот раз молчать вовсе не хотелось.
– Угораздило нас, - тоскливо шепчет она, не отрывая взгляда от работы Троя.
– Да уж. Ты здесь недалеко живешь? Никогда раньше тебя не встречал, переехали недавно? – спрашиваю почти безразлично, пытаясь подражать отцовскому хладнокровию.
– Да нет, живу тут давно. Может, встречал, но не обращал внимания, мы, наверное, учились в разных школах, - охотно ответила девушка.
– Наверное.
Короткая пауза. Трой, точно древний шаман, плясал возле жертвенного алтаря, плотины. Смешно наблюдать за игрой брата, он здорово поднимает настроение.
– Знаешь, я хотела сказать тебе спасибо. Ты мне тогда очень помог, - тихо признается моя собеседница.
Немного смущаюсь, но ответа не нахожу.
– Кстати, как тебя зовут? – неуверенно интересуюсь.
– Михаль.
– Хм. Необычное имя.
– Не вижу ничего необычного, - смеется она. – Я родилась в Израиле, там это имя распространено.
– Ясно. А я Феликс.
Девушка отводит взгляд от брата и улыбается, так тепло и искренне, что я тоже улыбаюсь ей в ответ.
– Приятно познакомиться, Феликс, - как-то таинственно шепчет она.
Трой украдкой поглядывал на меня и Михаль и кидал мне якобы незаметные знаки, вызывая на щеках игру румянца.
Про точки
… - я ставлю точки.
Много точек.
Точки, точно сыпь, проказа, саранча! Они повсюду. Вся стена в маленьких точках.
Зачем? – Перемены. Селезенкой чувствую.
Из головы не лезет Михаль. Наше с ней знакомство, наверное, хорошо сказалось на обоих. Вернувшись домой, я чувствовал небывалый подъем, так хорошо давно уже не было. Но главное - удалось, наконец, забыть о болезни.
И лишь сегодня вновь ощутил то недомогание, терзавшее последние месяцы, ту тошноту, усталость и головную боль. В моей крови явно было пониженное количество хорошего настроения.
Но вот, в руках номер ее телефона,… точнее на руке, записанный красной гелиевой ручкой, чудом не стерся – знак? А набрать, позвонить, что сказать? – в мыслях точки. Я решил ставить точки до тех пор, пока не придет какая-нибудь идея.
«…»
До сих пор не пришла. Голова точно воздушный шар, либо лопнет, либо взлетит.
Стук в дверь.
Раньше родители не стучали, они просто входили, не боясь меня потревожить. Но зачем сейчас? Зачем надо стучать?
Отец. За это время он немного осунулся. Отрастил глупую бородку, которая кое-где была щедро истыкана седыми волосками.
Он обводит взглядом мою комнату, но по поводу запачканной стены молчит.
– Сын, может ты что-нибудь
Весь прикол в том, что чем больше я чего-то там хочу – тем лучше. Если я чего-то хочу, значит, на то есть моя воля, стремление, цель. Поставленная цель, сугубо в родительском понимании, закаляет желание жить, ну и, конечно, по мнению мамы, Господь Всемогущий в кой-то раз не позволит забрать такое юное дитя. Мне приходиться выдумывать для себя нужду, чтобы родители не поднимали кипеша.
Однажды я отказался, так они зачем-то начали по очереди тащить в мою комнату все, что попадалось под руку. И с глазами игрока в покер отговаривались одними и теми же скупыми словами:
– Я думала, тебе понадобиться стакан воды.
– Телевизор в комнате пригодится.
– Книги.
– Цветы.
– Икона!
Странность века – исполнять желания умирающего человека. Зачем? Легче ему от этого уже не станет. Зачем, например, этим бедолагам покорять Альпы или прыгать с парашютом? Это не нужно. Мне точно. Хотя… постойте-ка.
– Пап, ты можешь дать мне денег? – интересуюсь, не отрывая взгляда от стены.
– Денег?! – озадачивается отец. Вероятно, он ожидал услышать что-нибудь другое.
– Да. Я хотел бы съездить в город…
– Так я тебя отвезу, - быстро реагирует папа.
– … один, - договариваю.
– Троя с собой взять не хочешь?
– Не горю желанием.
– Ну… ладно.
Иногда прямолинейность отца достигает своих высот и мне становится просто смешно.
Боже мой, да у меня семейка сумасшедших. Религиозная мамаша, сама уравновешенность отец и брат, который строит плотины по одной ветке за приход. А с другой стороны, ведь они стали такими странными из-за меня. Не то чтобы странными, непривычными. Даже другими. Чужими.
Отец отсчитывает купюры, мелкие купюры, а он их тщательно пересчитывает, старательно, и это меня в нем раздражает. Его нарочитая скрупулезность вообще бесит. Иногда посматривает на меня, на стену, вновь отводит взгляд. Вижу, что хочет спросить. Папа многое хочет разузнать, но решает не вмешиваться.
Про кафе
У нас в городке есть уютное кафе с невероятно вкусной выпечкой «Маленькая Франция». Это моя слабость! Если б я не занимался спортом, а потом и вовсе не заболел, то весил бы сейчас килограмм двести, не меньше, питаясь сдобными булками и пончиками.
Городок мой небольшой, пара школ, больница с онкологическим отделением, своим скучным центром и парковыми зонами. Уютно. Особенно осенью, сейчас в это время года все выглядит по-особому приятно. Может, еще и потому что это моя последняя осень? Вот, опять себе напоминаю.
В «Маленькой Франции» сегодня немноголюдно, даже свободен любимый столик у окна, который размещен весьма удачным образом. Рядом с ним стоит бронзовая мини-копия Эйфелевой башни, по прутьям ее пустили какой-то вьюнок, она-то и прячет заветный столик от посторонних взглядов. Мы с друзьями в шутку называли его «телочный стол». Стыдно теперь думать об этом, ведь именно сюда я привел Михаль, а на фоне других девушек она совсем не кажется телкой.