На дальних мирах (сборник)
Шрифт:
— Он здорово нервничал... Ну и слайсовал все больше и больше... Мы никак не могли его остановить...
Нелла взглянула на меня. Лицо ее стало совсем бледным.
— Мертв? — спросил я.
Она кивнула, все еще прижимая к обмякшей руке Джанни пневмошприц и надеясь с помощью инъекции вернуть его к жизни.
Но даже в 2008 году «мертв» означает мертв.
Позже Мелисса сказала сквозь слезы:
— Разве вы не видите? Умереть молодым — это его судьба. Если он не смог умереть в тысяча семьсот тридцать шестом, ему ничего не оставалось, как быстро умереть здесь. У него просто не было выбора.
А я думал о биографическом исследовании, где про Джанни среди всего прочего говорилось: «Слабое здоровье и ранняя кончина композитора
Но если это действительно так — если, как сказала Мелисса, всем управляет судьба,— стоит ли пытаться еще раз? Стоит ли протягиваться в прошлое за еще одним молодым гением, умершим слишком рано,— за По или Караваджо, или Рембо, или Китсом, чтобы дать ему второй шанс, который мы надеялись дать Джанни? Азатем наблюдать, как он возвращается к уготованной ему судьбе, умирая второй раз? Взять из прошлого Моцарта, как предлагал Сэм? Или Бенвенуто Челлини? У нашего невода неограниченные возможности. Нам подвластно все прошлое. Но если мы перенесем сюда еще кого-нибудь, а он столь же своенравно и беспечно отправит себя в уготованную судьбой пропасть, что мы приобретем? Чего добьемся? Чем обернется это для нас и для него? Я думаю о Джанни, который мечтал стать наконец известным и богатым, и вижу его распростертым на полу. Неужели Шелли снова утонет? А Ван Гог прямо у нас на глазах отрежет себе второе ухо?
Возможно, кто-то более зрелый окажется не столь подвержен риску? Эль Греко, например, Сервантес, Шекспир? Но не исключено, что тогда нам доведется увидеть Шекспира, продающегося в Голливуд, Эль Греко, окопавшегося в какой-нибудь доходной картинной галерее, и Сервантеса, который обсуждает со своим литературным агентом наиболее ловкий способ добиться скидки с налогов. Да или нет? Я смотрю на «временной ковш». Мое отражение смотрит на меня. Сейчас уже слишком поздно рассуждать обо всем этом, друзья мои. Затрачены годы жизни и миллиарды долларов, сорваны печати с тайн времени, а странная одиссея молодого гения оборвалась на полу за кулисами «Квонча». Ради чего? Ради чего? Ради чего? Однако теперь мы просто не сможем забросить эксперимент, верно?
Верно?
Я смотрю на «ковш». Мое отражение смотрит на меня.
Басилей
За окном неспешно догорают лимонно-желтые октябрьские сумерки. Каннингэм, устроившись за компьютером, чуть касается пальцами клавишей и вызывает ангелов. Загрузить нужную программу для него секундное дело. Еще несколько секунд уходят на поиск нужного файла, и они являются на экране, послушные его зову: Аполлион, Анауэль, Уриэль и все прочие. Уриэль, дух-громовержец, Аполлион-разрушитель, дух бездны, Анауэль, покровитель банкиров и брокеров. Каждому свое, от самых скромных до утонченно-благородных. «Всякое существо в этом мире имеет своего доброго ангела»,— пишет святой Августин в своем трактате «Восемь вопросов». Сейчас в компьютере Каннингэма тысяча сто четырнадцать ангелов. И каждый вечер он прибавляет новых, а конца им все не видно. В четырнадцатом веке последователи каббалы доводили число ангелов до трехсот одного миллиона шестисот пятидесяти пяти тысяч семисот двадцати двух. Еще раньше Азьберт Великий писал, что каждый ангельский хор заключает шесть тысяч шестьсот легионов, а в каждом легионе ровно шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть ангелов, так что, если количество ангельских хоров неизвестно, легко представить себе, сколь грандиозен ангельский сонм. Рабби Йоханан говорит в талмуде: «Новые ангелы нарождаются с каждым словом, слетевшим с уст Его, да будет благословенно в веках имя Его». Следовательно, число ангелов поистине бесконечно. А компьютер Каннингэма, несмотря на расширенный объем
Один из нынешних его любимцев — Араил, дух архивов, библиотек и каталогов. Каннингэм сделал его еще и духом компьютеров. Араил показался ему наиболее подходящей фигурой для столь ответственного занятия. И теперь он частенько вызывает Араила, чтобы обсудить с ним нюансы программирования. Есть у него и другие излюбленные персонажи, хотя его неизменно притягивает все мрачное и зловещее. Среди тех, к кому он нередко обращается,— Азраил, ангел смерти, и Ариох, ангел мщения, Зебулеон, который будет в числе тех девяти ангелов, что вострубят конец света. На своей основной работе Каннингэм занят тем, что с восьми до четырех составляет программы отражения советского ядерного удара, и это, по всей видимости, определило его апокалиптический взгляд на мир.
Он должен сообщить Араилу неприятную новость. Для вызова духов он пользуется магической формулой, вычитанной в старинной книге Артура Эдварда Уэйта «Лемегетон, или Малый ключ Соломона». Достаточно легкого нажатия клавиш, и на дисплее вспыхивает текст заклинания: «Взываю к тебе, о дух Н., и повелеваю явиться предо мной в зримом обличье, ласкающем взор!» Каннингэм обращается к духу, упоминая сокровенные имена бога Великого: Саваоф, Илион, Адонай. «Всеми силами души моей приказываю тебе исполнить волю мою во всем, что почитаю благим. Посему предстань пред очами моими без промедления смирен и послушен. Голосом говори ясным и чистым, наречие избери понятное мне». Поиск магической формулы занимает какую-нибудь долю секунды. Нужно лишь заполнить позицию Н. именем требуемого духа — сегодня это Араил,— и тот покажется на экране.
Каннингэм работает со своими ангелами по вечерам, с пяти до семи. Затем обедает. Он живет один в небольшой квартирке без излишеств, чуть западнее автострады Бейшор, и предпочитает не растрачивать время в дружеских компаниях. При этом он считает себя приятным и, несмотря на весьма замкнутый образ жизни, общительным человеком. Ему тридцать семь лет. Он высок, рыжеволос, голубоглаз. Лицо его, как бывает у рыжих, присыпано веснушками. За плечами у Каннингэма Калифорнийский технологический и аспирантура в Стэнфордском университете. Последние девять лет он занимается подготовкой суперсовременных программ в вычислительном центре министерства обороны, что в Северной Калифорнии. Он до сих пор не женат. Работу со своими ангелами изредка продолжает после обеда, но допоздна не засиживается и уже в десять вечера отправляется спать. В пунктуальности ему не откажешь.
Он придал Араилу форму своего первого компьютера, маленького ТРС-80 с крыльями, обрамляющими экран. Поначалу он намеревался придать Араилу более абстрактный вид, скажем, множества килобайт, но эту идею постигла судьба других наиболее интересных его замыслов: она оказалась практически невыполнимой, и найти подходящее графическое выражение для своих замыслов он так и не сумел.
— Я хочу известить тебя,— обратился к нему Каннингэм,— относительно ряда изменений в твоих полномочиях.
Он разговаривает с ними по-английски, хотя знает из древних, но, возможно, не бесспорных источников, что ангелы должны изъясняться на иврите. Впрочем, иврит не относится к числу языков, используемых в его компьютере, да и сам он не владеет им. Ангелы беседуют с ним по-английски, ибо ничего другого им просто не остается.
— С этого момента,— продолжает Каннингэм,— в твоем ведении остается только аппаратура.
Сердитые зеленые молнии мечутся по экрану.
— По какому праву ты?..
Каннингэм спокойно замечает:
— Права здесь ни при чем. Необходимо разделить ваши полномочия. Я только что закончил нового ангела. Назову его Вретил. Теперь надо определить его задачи. Его дело — запись информации, так что он волей-неволей вторгается в твою область.
Араил меланхолично вздохнул:
— Вот уж о ком тебе не следовало беспокоиться, так это о нем.