На горах (Книга 2, часть 3)
Шрифт:
Через неделю она была "приведена" и тотчас начала пророчествовать. И не бывало после того собранья людей божьих без участья в них Катерины Степановны. Прежде езжала она на соборы с отцом и матерью, но вот уж четыре года минуло, как паралич приковал к постели ее мать, и Катенька ездит к Луповицким одна либо со Степаном Алексеичем.
Приехал к Кисловым Пахом и, не входя в дом, отпряг лошадку, поставил ее в конюшню, задал корму, втащил таратайку в сарай и только тогда пошел в горницы. Вообще он распоряжался у Кисловых, как у себя дома. И Степана Алексеича
– Христос воскрес,- сказал Пахом, входя в комнату.
– Христос воскрес,- отвечали и Степан Алексеич и Катенька. Больная тоже какое-то слово прошамкала.
– Как тебя дух святый соблюдает, Пахомушка?
– спросил хозяин, когда приезжий уселся на стуле возле больной.
– Хранит покамест милостивый,- отвечал Пахом.- Слада в вышних ему!
– Давно ль из Луповиц?
– спросила Катенька.
– С утра,- отвечал Пахом.- В объезд послан. Оповестить. Приезжайте. На воскресенье будет собранье. Ждать али нет?
– Будем, будем,- отвечал Степан Алексеич.- Как же не быть? И то давненько не святили душ.
– Лошадку-то я поставил к тебе на конюшню, Степанушка. Переночую у тебя, а только что поднимется солнышко, поеду в монастырь.
– К Софронушке?
– спросил Кислов.
– Да. С собой возьму блаженного, ежель отпустят,- отвечал Пахом.- У тебя, друг, все ль по-доброму да по-хорошему?
– Ничего. Все слава богу,- отвечал Степан Алексеич.- Хозяйка только вот нас с Катенькой сокрушает. Нет лучше, не поднимает господь.
Больная жалобно зашамкала, печальным взором взглянув на Пахома.
– Не испытывай, Степанушка, судеб божиих,- сказал Пахом.- Не искушай господа праздными и неразумными мыслями и словесами. Он, милостивый, лучше нас с тобой знает, что делает. Звезды небесные, песок морской, пожалуй, сосчитаешь, а дел его во веки веков не постигнешь, мой миленький. Потому и надо предать себя и всех своих святой его воле. К худу свят дух не приведет, все он творит к душевной пользе избранных людей, искупленных первенцев богу и агнцу.
Замолчал Степан Алексеич, благоговейно поникнув головою.
– Марья Ивановна не приехала ль?
– спросила Катенька.- Ждали ведь ее в Луповицах-то?
– Приехала, Катеринушка, вот уже больше недели, как приехала,- ответил Пахом.- Гостейку привезла. Купецкая дочка, молоденькая, Дунюшкой звать. Умница, скромница - описать нельзя, с Варенькой водится больше теперь. Что пошлет господь, неизвестно, а хочется, слышь, ей на пути пребывать. Много, слышь, начитана и большую охоту к божьему делу имеет... Будет и она на собранье, а потом как господь совершит.
– Молодая, говоришь ты?
– спросила Катенька.
– Молодая,- ответил он.- На вид и двадцати годков не будет. Сидорушка, дворецкий, говорил, что и в пище и в питии нашего держится, по-божьему, и дома, слышь, воздерживает себя и от мясного и от хмельного.
– Родители-то ее на пути?
–
– Нет,- отвечал Пахом,- родитель у ней старовер и не такой, чтобы следовать по божьему пути.
– Откуда она?
– С Волги откуда-то. Там ведь Марьюшка-то наша купила именье, Фатьянку, где в стары годы божьи люди живали. Был там корабль самого батюшки Ивана Тимофеича.
– Наслышаны мы о том, Николаюшка сказывал,- молвил Степан Алексеич.
– Родитель нашей гостейки по соседству с Фатьянкой живет,- продолжал Пахом.- Оттого и знакомство у него с Марьюшкой, оттого и отпустил он дочку с ней в Луповицы погостить. Кажись, скоро ее приводить станут.
– Слава в вышних богу!
– набожно промолвил Степан Алексеич. Катенька повторила отцовские слова.
После короткого молчанья Степан Алексеич, взяв с полочки книгу, сказал Пахому:
– Не почитать ли покуда? А после и порадеть бы для больной. Теперь при немощах ее редко ей, бедной, доводится освящать свою душу.
Согласился Пахом, и Степан Алексеич, раскрыв книгу, подал ее Катеньке. Та стала читать житие Иоасафа, индийского царевича, и учителя его, старца Варлаама.
После чтения началось пение и скаканье. "В слове ходила" Катенька. Придя в исступленье, начала она говорить восторженно глядевшей на нее матери, а Степан Алексеич и Пахом, крестясь обеими руками, стали пред пророчицей на колени.
– Духом не мятись, сердцем не крушись,- выпевала Катенька, задыхаясь почти на каждом слове.- Я, бог, с тобой, моей сиротой, за болезнь, за страданье духа дам дарованье!.. Радуйся, веселись верна-праведная!.. Звезда светлая горит, и восходит месяц ясный, будет, будет день прекрасный, нескончаемый вовек!.. Бог тебя просветит, ярче солнца осветит... Оставайся, бог с тобою, покров божий над тобою!
И накрыла лицо больной платком, что был у ней в руках во время раденья.
Перецеловались все, приговаривая: "Христос посреди нас со ангелами, со архангелами, с серафимами, с херувимами и со всею силою небесною".
Один за другим с теми же словами поцеловали и больную.
Затем перешли в другую комнату, там уж давно кипел самовар. Чаю напились, белого хлеба с медом поели, молока похлебали. Солнце стало всходить, и Пахом пошел закладывать быстроногую рыженькую. Не уснув ни на капельку, погнал он в Княж-Хабаров монастырь, чтобы к поздней обедне поспеть туда.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Княж-Хабаров монастырь был основан больше двух с половиной веков тому назад. Строен он был вскоре после ляхолетья одним из самых родовитых московских служилых людей, князем Хабаровым. Было у князя пять сыновей, но все они изгибли в смутное время московской разрухи. Трое честно пали в бою с людьми литовскими, четвертый живьем погорел, когда поляки Китай и Белый город запалили, а пятым перекинулся ко врагам русской земли, утек за рубеж служить королю польскому, и не стало вестей о нем. Говорили, что помер, говорили, что в латинство ушел и стал католицким монахом, а наверное никто сказать не мог.