На грани двух миров
Шрифт:
От злости я практически превратился в бешеного быка. Видать, старый ещё не до конца отрезвел. И это он меня ещё алкашом называет! А сам? Сам-то до чего докатился?
Пулей в сарай заскочил, девчонку за шкирку схватил и вытолкал на воздух, не обращая внимания даже на то, что она несколько раз споткнулась, пока я её за собой следом тащил. Единственное на что я обратил внимание, так это на то, что рука у неё была очень холодная. Ледяная. Как у живой арктической статуи.
Вчера я не особо успел рассмотреть незнакомку, но сейчас заметил, что у девчонки, вроде бы, рыжие волосы и
Незнакомка молчала, прикусив губу. Молчала и тряслась, как одержимая кем-то, или чем-то, или может считала, что я её на заклание тащу. Наружу вытолкал, прямо перед самым носом Степаныча встряхнул хорошенько, чтобы тот поскорей прозрел и разглядел девку получше, аль угар глаза застилает.
– Ну! Вот же она! – с силой за шкирку телепаю, а оборванка мычит, шипит и в ответ начинает сопротивляться, пытаясь дотянуться до моей руки, чтобы впиться по самую кость своими обломанными ногтями с грязью.
Старик кривится без доли юмора:
– Ну ты даёшь, малый! А я тебе говорил, что одиночество – похлеще водки, до добра не доведёт.
– Не понял? – повышаю голос. – То есть ты правда не видишь девчонку?
Устало пожимает плечами:
– Разве что в своём больном воображении… Так, Влад, иди-ка ты отоспись, а потом поговорим, ладно? Нельзя вот так вот молодому и красивому парню свою жизнь гробить. Причём, без причины, – хлопает по плечу, а у самого в убитых жизнью глазах во всю печаль пританцовывает. – Больше не шути так со мной, если дело несрочное. Я по твоей милости больше часа по разбитым ухабам мчался.
Он выждал паузу, с недоумением глянул на мою подвешенную руку в воздухе, которая так умело подёргивалась на весу, будто я действительно кого-то за шиворот таскал, а затем, отвесив честь у виска, шарахнулся от меня как от чумы:
– Всё, парень. Будь здоров! Увидимся.
Через секунду «шерифа» словно штормовым бризом сдуло.
Я вдруг вспомнил, что не один остался. Мириться с не одиночеством, капец как непривычно. Тогда до меня ещё не сразу дошёл смысл происходящего. А когда дошёл… мне просто захотелось привязать к шее петлю с камнем и с головой окунуться в открытое море.
– Пусти меня! Пустиии, дурак! Мне больно! – тонкий, но такой чистый, словно горный ручей, раздался голос отчаянно сопротивляющейся девчонки.
Я тут же ругнулся и отшвырнул обузу в сторону. Так, что она, не устояв на ногах, неуклюже впечаталась попой в грязь.
– Господиии! – за голову схватился, принялся ходить туда-сюда, изредка бросая на незнакомку полные ненависти взгляды. – Ну кто же ты? Ктооо?!
– Я ведь сказала, – протяжный всхлип. – Что не знаю!
– Ты просто врёшь! Блиииин! – булыжник с психу схватил и в сторону берега запустил. Отдышался. Голова кругом, мысли в разлом, и я не знаю, что делать с этой дрянью. Не хочу верить. Не хочу осознавать… Что моё проклятие вернулось.
– Ты вообще ничего не помнишь? – спрашиваю, но уже мягче.
По бледным, испачканным глиной щекам оборванки, катятся крупные слёзы.
– Нет, – качает головой, трёт глаза дрожащими кулачками. – А этот пожилой мужчина-полицейский? Почему ты не сдал меня ему? Я ничего не понимаю. Я запуталась. Я замёрзла! И у меня ужасно болит голова, – прячет глаза в ладонях, беззвучно рыдает.
Лицом к Рыжей поворачиваюсь и, теряя контроль, бью её своим чёрствым словом в самое сердце:
– Потому что ты умерла.
– Ч-что? – выглядывает через щель между ладонями.
В огромных зелёных омутах, помимо горьких слёз, клубится дикий страх, с примесью непонимания.
– Ты, «кем-бы-ты-не-была», умерла. Смирись с этим и уходи. Иди на свет, или куда вы там все должны валить! Но ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!
– Что за бред? Ты не в себе! Ты чокнутый! Я всё ещё дышу, всё ещё вижу. Говорю! И я вижу море, вижу песок, я его кожей чувствую! И тебя я тоже вижу. И ты меня, чёрт подери, видишь!
Проклятье! Проклятье! Проклятьеееее!
Пулей подлетаю к девчонке, за локоть хватаю, со всей силы до синяков щипаю, чтобы доказать, что прав. Но я блин, напротив, ожидал обратной реакции. Сначала девушка, как бы защищаясь, немощно скорчилась, а затем вдруг взвизгнула от боли. А мои руки… они не растворились в её теле, не прошли насквозь, как должны были.
Тогда какого хрена я её вижу, а другие – нет?
– Я ведь не сумасшедший! Не сумасшедший! Не сумасшедшиииий! – прочь от себя нечисть отталкиваю и кричу до крови в горле, волосы рву на затылке, расхаживая туда-сюда по мокрому песку, пока не осознаю окончательно, что я бодрствую, а не морально подыхаю в очередном ночном кошмаре. Девчонка отскакивает от меня будто резиновый мячик, падает на песок, бьётся головой и… больше не поднимается.
Замираю. Закрываю глаза. Делаю выдох, осознавая, что не сплю, что ЭТО снова начало преследовать меня по пятам.
Она ведь призрак. И это не шутка.
А я… Я тот, кто их видит.
Глава 3
Эта чертовщина случилась со мной ещё в подростковом возрасте, когда я, однажды, на летних каникулах гостил в деревне у одной из своих любимых бабушек. В тот день я заигрался с местными пацанами в домино, недоглядев кур, которые перелетели через забор и разбежались по всему селу. Одну даже задрали собаки, отчего баба Маша пришла в ярость. Схватив розгу, она гнала меня до края села, выкрикивая разные ругательства, а я удивлялся, как такая немолодая женщина с немалым весом может бегать быстрее проворного школьника?
Погода в этот день выдалась паршивенькой – небо затянуло свинцовыми тучами, местами накрапывал дождь, а там, в поднебесье, трещали грозовые заряды. От страха и пульсирующего в голове адреналина, я бежал так прытко, что у меня пятки в тумане сверкали, но бабка не отставала.
– Владька, паршиваеееец окаянный! А-ну стой! Я тебя так отхлестаю, что месяц сидеть не сможешь!
Этого я и боялся. Поэтому сам не заметил, как до кладбища добежал. Заблудился. Кругом туман, а в тумане странные склепы мелькают, на которых, покаркивая, сидят чёрные, как уголь, вороны, и своими страшными глазами-бусинками отрывают от меня кусок за куском.