На грани счастья
Шрифт:
И, стянув с нее платье вместе с лифчиком, замолчал, разглядывая, и позвал совсем другим голосом:
— Дашка-а-а…
А она кинулась ему навстречу, обнимая, целуя, хохоча, торопливо пытаясь раздеть его и что-то еще говоря:
— Власов, по-моему, мы оба того, ку-ку!
— Ну, так живем где? В Кукуеве! — разъяснил он, срывая с себя одежду.
В этот раз они оба забыли о нежности, словно не виделись вечность, — сильно, напористо, победно и обжигающе страстно!
Дашка порывалась что-то говорить, но все ее крики и слова тонули в его поцелуе жарком, сильном, как и их сливающиеся тела.
И было такое чувство, словно они обмениваются горячим огнем.
— Кукуево! — восторженно прошептала Дашка, немного придя в себя.
Ночью пошел ливень.
Они долго не могли выбраться из постели, смеялись до слез, что-то друг другу рассказывая от полноты всех ощущений, снова занимались любовью, неторопливо, доводя друг друга до полубеспамятства. А потом Власов заявил, что оголодал, и потащил Дашку с собой обратно на веранду. Он принес и зажег свечи, и в этот момент пошел дождь.
Сильный, упавший на землю без предупреждения, как пресловутая хлябь небесная, он колотил по деревянным поверхностям, по листьям винограда, как бы отгородив их вдвоем, в кругу отблесков свечей от всего мира.
— Здорово! — восхитилась Дашка.
— Только, к сожалению, ненадолго, — посетовал Власов.
— Это тебе твой Федотыч сказал, что ненадолго?
— Он, — улыбнулся Власов. — Вот познакомишься с ним, поймешь, какой дед шикарный!
— Власов, это все так непросто.
Он понял, о чем она, и напрягся от кольнувшей, неприятной мысли.
— Что, ты можешь жить только в Москве? Суета, театры, клубы?
— Да нет, конечно!
Дашке так не хотелось выныривать в серьезные разговоры из этого умиротворения, из чего-то очень гармоничного внутри, как музыка, но…
Они столького не договорили!
— У меня там работа, семья, — принялась она лепетать неуверенно.
— Да у меня здесь этой работы — захлебнись! — взорвался негодованием Власов. — Нравится заниматься анимацией — да пожалуйста, сколько угодно! У меня два садика, школа, детский лагерь летом, семейный туризм зимой! Центр развлекательный отгрохан, хоть хороводы води: три прихлопа, два притопа, хоть московский театр на гастроли вывози! Хочешь, становись директором центра, там оборудовано все для любых кружков и студий от театрально-танцевальной до оркестра бандуристов! Работы до фига! Не хочешь, дома сиди, делай книжки свои прекрасные! Можешь попробовать себя в доярках, свинарках, овцеводстве, пчеловодстве! Хочешь, на комбайн посажу! Или в поле клубнику собирать!
— И чего орем? — звонко рассмеялась, Дашка — Широту предложений по трудоустройству я оценила!
— Это я еще не орал, а разминался! — не снижая тона, уведомил Власов. — А бабулек твоих мы сюда заберем: и здоровее будут, и занятие себе по интересам найдут на полную катушку!
— Вот я и говорю: властвовать — это твое кредо! — уже хохотала вовсю Дашка.
Конечно, они проспали, не услышав ни одного будильника — ни ее, ни его, и проснулись от настойчивого звонка телефона Власова.
— Да! — строго ответил он, чмокнул Дашку, встал с кровати и куда-то ушел, разговаривая.
Вот таким образом ворвалось будничными делами утро следующего дня, которое, как известно, редко бывает добрым.
Ну уж нет, подумала Дашка и, собираясь было звонить подчиненным, выяснять, как там дела, нажала отбой, закинула в кресло, стоявшее напротив кровати, телефон: а вот не будет она работать сегодня! Сами справятся с легким утренником!
— У тебя как с делами? — спросил вернувшийся Власов, закончив разговор.
— У меня с делами хорошо, я их задвинула! — отрапортовала Дашка. — А у тебя?
— А я их отодвинул до твоего отъезда.
— И что? Мы можем не спешить? — уточнила Дашка.
— Мы можем лениться, сибаритствовать и даже немного баловаться.
Что они с удовольствием и осуществили, немного увлекшись, так что Дашка чуть не забыла позвонить своим ребятам. Отъезд запланирован на двенадцать, и она, с неохотой оторвавшись от озвученной Власовым программы, позвонила девчонкам. А они тоже ленились, не торопились, попросились сходить на речку поплавать с детьми, которые их не отпускали, и уговорили Дашку перенести отъезд на час.
— Даш, тебе недели хватит разобраться с работой, собраться? И я за тобой приеду, — не то распорядился, не то спросил Власов, когда они уже стояли у ворот лагеря, прощаясь перед отъездом.
— Я еще ничего не решила! — упорствовала Дашка.
— Да ладно! — не поверил он и наклонился с однозначным намерением поцеловать.
Дашка отшатнулась правильной барышней, застуканной на греховном:
— Власов, ты что! Все же смотрят!
— Ага, — выдал он свою фирменную усмешку. — Ведь никто не знает, где и с кем ты провела ночь, думают, в теннис играла.
— Все, пока! — быстренько закрыла тему расставания Дашка.
И, коротенько клюнув его стыдливым поцелуйчиком в щеку, махнула рукой и пошла к автобусу.
Между ней и автобусом возлежала большая лужа, Дашка присмотрелась и осторожненько, по краю дороги, по узенькой щелочке сухости, обошла и деловито застучала каблучками по асфальту дальше.
Но по мере приближения к открытой двери ее шаг замедлялся, останавливаемый посетившей мыслью: «Я что, совсем уже? Что за стыдливость фальшивой монашки?»
Она почувствовала, что ей до непереносимости желания хочется сделать!
И, уже взявшись за дверцу автобуса, еще уговаривала себя не сходить с ума, подозревая, что она с разума-то уже соскочила в этом Кукуеве! И весьма благополучно. И, отпустив все ограничения внутренние, развернулась и помчалась назад!
На всех парах! К Власову! По луже! Подняв кучу брызг, замочивших даже подол ее платья!
И, подхваченная им с разбегу, обожгла сумасшедшим, страстным поцелуем!
— Я еще ничего не решила! — сообщила она, оторвавшись от его губ, сверкая голубыми озерами глаз, в которых прыгали чертики.