На грани

В. Морочко

НА ГРАНИ

Заяц выскочил на поляну, огляделся и тут же, прижав уши, шмыгнул в кусты. По кронам скользнула тень. Затрещали ветки. Бросились врассыпную кузнечики. Заяц остановился, задрал ногу и долго чесал за ухом. Раздался звон. Из огромной, спустившейся с неба "шишки", как семечко, выскользнул человек. Он был в блестящих шортах, в легкой голубой безрукавке, в сандалиях. Сильное загорелое тело венчала крупная голова. А взгляд у него был светлый и добрый, он словно говорил: "По натуре я мальчик спокойный. И все же не прочь пошалить". "Под ногами мох, - думал гость.
– Значит рядом где-то болото: кочки, трясина и, разумеется, комары". Он присел на бурую кучу и в оба глаза разглядывал лес, а лес разглядывал его тысячами своих глаз. На поляне, в стороне от других, росла большая сосна. Ее толстый, в два обхвата, ствол легонько поскрипывал. Шум кроны едва достигал подножия: она плескалась высоко на пронизанных солнцем ветрах. Сосна источала сладкий аромат. Она никому не мешала и никого не боялась. Ее мощные корни держали поляну, точно крепкое рукопожатие земли и неба. Мудрым своим величием дерево-патриарх осеняло ликующий день. . . и не ведало, что он может быть последним. Рядом стремглав пролетела ворона. Усевшись на сук, она прокричала: "Ура!" - и сбила на человека шишку. Он встал, обнаружил вдруг, что под ним муравейник и, стряхивая с себя представителей смелого воинства, рассмеялся. Было щекотно. Царь природы отвык от таких фамильярностей. Заяц, окончив чесаться, на всякий случай дал тягу. Юноша спустился к воде. Над деревьями, рядом с самой высокой и древней сосной вздымалась колонна его одноместного гравилета. Основание колонны покоилось на невидимой с реки поляне. Гостю жутковато было при мысли, что на этой, оставшейся в стороне от космических трасс, заповедной планете, он единственный человек. Он узнал запах липы. Ее аромат проходили в начальной школе. Запах напоминал

детство. Разумеется, нежиться на тонком песочке корабельного аэрария было куда приятнее и гигиеничнее. По крайней мере там не впивались, как здесь, в его голые ноги надоедливые маленькие кровопийцы. Шорохи леса, плеск воды, запахи смолы и липы - все можно воссоздать внутри гравилета в еще более чистой, сгущенной форме. Это давно уже вошло в обиход, а впечатления от естественного, натурального порой вызывали разочарование. У человека был отпуск. Он залетел сюда по дороге домой, просто так. Ему было некуда торопиться и хотелось увидеть, как далеко ушли люди от своей колыбели. Подул ветерок. Было приятно, почти как в аэрарии корабля. Но гость насторожился. Ему вдруг почудилось, что надвигается неведомая опасность. Он ощутил это каким-то еще не совсем атрофировавшимся первобытным чувством. Кусты зашумели, будто огромный слон пробирался сквозь чащу. Потом все затихло. Человек усмехнулся и прилег у воды на песок. Он понимал, что знания его пока что сугубо теоретические. Однако понятие "слон" (юноша только раз в жизни видел это животное на гастролирующей зоовыставке) имело особый смысл. Оно было связано с необычной профессией человека. С незапамятных времен люди жаждали получить в услужение "золотую рыбку". И наступило время, когда на роль рыбки стали прочить не найденную еще возможность искривлять пространство, чтобы перемещать предметы на расстоянии. Фантасты уцепились за слово "телекинез" и мусолили его, как хотели. В лабораториях не жалели энергии в надежде поколебать хотя бы "кирпичик" пространства. Шло время, и перед исследователями уже вырисовывались очертания "разбитого корыта", когда появилась гипотеза о "слоне". Элементарную область пространства сравнивали с могучим животным, которого не мог испугать самый грозный зверь, но появление крохотной мышки повергало в панический ужас. Приверженцы "слоновой" гипотезы говорили: "Никакими сверхмощными энергоударами пространства не пошатнуть - ищите "мышь"!" Легко сказать "ищите". Никто не знал, где и что надо искать. И ничего бы так и не нашли, если бы не удивительный случай с немолодым уже преподавателем математической школы Иваном Лазаревичем Денисовым. Он отличался устойчивой неприязнью к компьютерам всех систем и в самых сложных расчетах предпочитал обходиться без записей и электроники. На досуге этот чудак любил погулять на природе, упражняя свой мозг решением вариантов задачи по кривизне пространства. Однажды, как обычно, занятый мысленными выкладками, математик прогуливался в оранжерее. Неожиданно ему пришло в голову в качестве начала координат для расчетов взять самого себя. Он продолжал вычисления, но, когда наступило время возвращаться домой, обнаружил, что каким-то непостижимым образом сумел заблудиться в единственной прямой, как стрела, аллее. Он знал тут каждое дерево, каждый куст и, не видя никаких изменений, все шел и шел, а аллея все не кончалась. "Что происходит?!
– недоумевал математик.
– Возможно, мне только кажется, что я быстро иду, а в действительности ползу, как улитка!" Наваждение длилось недолго. Сразу и незаметно все встало на место, и учитель быстро добрался до дома. Успокоившись и убедившись, что совершенно здоров, он повторил прогулку: дошел до конца аллеи и вернулся обратно. "Не спал же я на ходу!
– рассуждал Денисов.
– Аллея может стать бесконечной только в том случае, если область пространства, которой она принадлежит, свернуть кольцом". И тогда учитель предположил, что случившееся каким-то неведомым образом связано с его математическими упражнениями. Он повторил все выкладки, стараясь сохранить последовательность. Но на сей раз Денисов уловил момент, когда аллея замкнулась и обрела бесконечность. Позже, в результате широкомасштабных исследований, удалось выяснить, что виною всему - чувствительность элементов пространства к сериям слабых токов, возникающих в коре головного мозга в момент, когда зарождается мысленный математический образ-модель конкретного пространственного "слона". Под действием токов-"мышек" пространство меняло свою кривизну, а спустя пять-десять минут его геометрия восстанавливалась без участия человека. Явление, названное математической манипуляцией (сокращенно матепуляция), имело столько же общего с фантастическим "телекинезом", сколько громоздкие и капризные в эксплуатации гравилеты - с изумительной по совершенству ступою Бабы-Яги. Матепуляция требовала выдающихся математических способностей, однако и ей суждено было стать со временем рядовой операцией. Юный гость этой древней планеты только что окончил многолетний курс Академии и с дипломом астронавта-матепулятора летел домой в отпуск, после которого его ожидала интереснейшая работа. Он и сам толком не ведал, зачем оказался здесь. Хотелось, конечно, увидеть возобновленную природу, которую давно уже не трогали, позволив жить по ее собственным законам, но, возможно, втайне он мечтал о том, как большой разъяренный зверь выскочит на него из чащи, а он, не суетясь и без страха, заставит чудовище щелкнуть зубами в воздухе и пустит гулять в складках пространства. Юноша еще не подозревал, что мысль посетить заповедный мир положила начало стечению роковых обстоятельств, могущих привести к ужасной развязке, и сейчас, подперев подбородок, подставив жаркому солнцу спину, думал о том, что старую планету уже ничем не расшевелить: здесь все живет своей жизнью, будто нет и не было никогда человека. Эти размышления были прерваны грозным жужжанием. Матепулятор замахал над головой руками. Жест мало напоминал дружеское приветствие, и оскорбленные пчелы ринулись в атаку. Первый укус пришелся в плечо, второй - в ногу, третий - прямо в лоб. Дальше он не считал, а кубарем скатился вниз. Через несколько секунд матепулятор был уже в воде и, поднимая фонтаны брызг, уходил в глубину. Он проплыл под водой ровно столько, насколько хватило дыхания, а вынырнув, со страхом глянул на небо. Разъяренный рой уносило ветром за речку. Однако, набрав воздуха, человек снова нырнул, на всякий случай, и открыл под водой глаза. Ближе к середине реки вода становилась прозрачной. А где-то внизу, в полутьме, мелькали темные молнии, проплывали загадочные тени. Движущиеся призраки держались от него на почтительном удалении. "Должно быть, муравьи и пчелы раструбили обо мне по своему беспроволочному телеграфу", - подумал юноша. Возвращаясь на берег, он поймал рака. Вернее, рак поймал человека за правую сандалию. Выбравшись на сухое место, матепулятор присел на траву, попытался разжать клешню, но не смог. Маленький пучеглазый рак смотрел на него в упор, как бы говоря: "Ты - моя добыча и давай кончим этот разговор". - Откуда ты взялся такой жадный?!
– спросил человек. Ужаленные места распухли, но боль можно было терпеть. А этот упрямец просто развеселил. Я понимаю, ты голоден, - продолжал человек, - но я бы на твоем месте поискал другую добычу. Нельзя быть таким неразборчивым. Рак отпустил сандалию и попятился к воде. - Убедил!
– рассмеялся матепулятор.
– Нет, скорее удивил: наверно, еще не попадалась такая болтливая добыча. Рядом послышалось громкое фырканье. Юноша оглянулся. Сначала показалось, что никого нет, только от ветра шевелится трава. Но фырканье повторилось. Он встал и тогда увидел зверя всего сразу - от кончика хвоста до кончика мелькавшего над водой розового языка. Полосатое туловище, могучие, мягкие лапы, пестрая голова с короткими шевелящимися ушами, - человек узнал тигра. Мелькнула надежда: "Может быть, я еще не замечен?" Словно в ответ, зверь повернул морду и устало посмотрел на матепулятора. Раздался оглушительный рык. В этом рыке не было ни угрозы, ни тревоги. Тигр продолжал пить воду, и юноша догадался, что зверь изнывал от жары и скуки, а появление на берегу существа с непривычными запахами ничего не могло изменить. Тигр просто игнорировал чужака. Утолив жажду, он величественно покинул берег, даже не глянув в сторону матепулятора. Скрываясь в кустах, тигр приподнял чувствительный хвост и, покачивая им, свернул кончик, точно пригрозил кулаком. Этот "оскорбительный" жест вызвал у юноши усмешку. "Ах ты, тварь невоспитанная!
– притворяясь обиженным, подумал он.
– Гостю кулак показываешь? Ладно, с меня довольно!" И он решительно полез через кусты, держа направление на башню гравилета. Насмешливое щебетание птиц не вызывало в нем восхищения. Он знал их по фонограммам, привык к чистым птичьим голосам и мастерски подобранным ансамблям, передающим колорит идиллического леса, который может пригрезиться только в сладких снах. Человека остановило шипение. Как будто продырявили баллон с газом. Древний инстинкт подсказал, что следует затаиться: впереди с грязно-желтого камня сползала большая змея. Плоская морда ее двигалась над землей, и открытая пасть, казалось, выражала восторг. Раздвоенный язычок мелко вибрировал, а глаза сверлили человека двумя острыми желтыми лучиками. Юноша знал подоплеку змеиного гипноза. Змея хорошо видит только то, что движется. Она раскачивает головой - знаменитые пассы - чтобы заставить жертву выдать свое присутствие невольным движением. Человек окаменел. Однако это не значило, что он целиком находился во власти страха. Напротив, он как бы обрел возможность увидеть себя со стороны глазами змеи. Вид был взъерошенный, не столько напуганный, сколько обиженный. Юноша никогда, не представлял себя таким потешным, и ему казалось, что, раскрыв пасть и раскачиваясь, это дьявольское существо во все горло хохочет над ним свистящим змеиным хохотом. Он вспомнил одно из экзаменационных заданий при выпуске - дистанционное завязывание морского узла на толстом лореновом канате. Но не страх мешал ему теперь использовать власть над "слоном" пространства. В какое-то мгновение перед лицом безжалостной смерти он вдруг почувствовал себя просто человеком, просто живым существом, реальный мир которого может быть шире, чем мир однотипных комфортабельных апартаментов, разбросанных по холодной галактике. Сверкнув на солнце гладкой узорчатой кожей, змея исчезла в трещине между камнями. - Я искал здесь приключений, - сказал себе человек, вытирая со лба пот, но, кажется, единственное, что мне удалось на старой планете - это немного развлечь ее обитателей. Юноше вдруг показалось, что в лесу, у реки, прошла вся его жизнь. Этот мир, как одно существо, окружил его и нашептывал что-то насмешливое. В кабине гравилета у человека испортилось настроение. Он ощутил неприятные запахи синтетики, к которым привыкал всю жизнь. Он включил генератор цветочных ароматов. Получилось еще хуже: пахло химической лабораторией. Юноша был настолько расстроен, что, нажимая клавишу взлета, забыл включить "метеокорректор". Он вспомнил об этом, когда сильный удар потряс громаду корабля. Пришлось остановить взлет и, зависнув в тридцати метрах над лесом, включить стереообзор. Корабль относило ветром. Внизу, точно руки, воздетые к небу, застыли сосны. Юноша всматривался в их очертания, пока не нашел то, что искал: величественная сосна-патриарх лежала в траве, как бы перечеркивая мир, который оставлял за собой человек. Ствол был перебит у самого основания. Из раздробленного пня торчали длинные белые пики. "Все-таки оставил о себе память!" - с досадой подумал человек, опять нажимая клавишу взлета. Корабль уносился ввысь, свободный, легкий, могучий. Необъятное царство света и тени было его стихией, его жизненным пространством. Он умел защищаться от метеоритов, на расстоянии меняя их траектории. Но там, внизу, этот нелепый удар о дерево был подготовлен всем ходом событий, и уже невозможно было ничего изменить: в кормовом отсеке зияла пробоина. Система восстановления работала на полную мощность. Однако внутри, под пробоиной в гравитационном резервуаре - запасы аннигилирующей плазмы, в случае ее утечки произойдет взрыв, по силе равный вспышке новой звезды. Мелкая дрожь потрясла гравилет. Завопила сирена. Та часть кормы, по которой пришелся удар, на экране стереообзора напоминала покрывающуюся коркой рану. Зажглось табло: "Опасность утечки плазмы". По этому сигналу предписывалось немедленно покинуть корабль: в любое мгновение могла произойти катастрофа, способная потрясти целую звездную систему. Через несколько секунд пилот был уже в скафандре. Гравилет катапультировал его подальше от себя вместе со спасательным скутером. Одновременно во все стороны полетели мощные радиопризывы о помощи. Хотя катапультирование пилота не имело никакого смысла, кроме чисто психологического, да и помощь запрашивать было ни к чему: в случае взрыва никто не смог бы уже спасти ни обреченный мир, ни астронавта. Скутер уносил пилота от страшного места. А корабль, никем не управляемый, погружался в атмосферу планеты. Его, как тяжелый дредноут, получивший пробоину, медленно затягивало на дно воздушного океана. Скутер быстро увеличивал скорость. Он не имел толстой противометеоритной брони, и скакал в космосе, точно кузнечик, увертываясь от встреч с небесными странниками. Пилот сидел верхом в специальном седле, крепко держась за руль. Для него это было привычно: на тренировках не раз приходилось, покинув корабль, сломя голову мчаться на скутере к условно-безопасной зоне. "Что я делаю?
– подумал вдруг юноша.
– Уношу ноги! Как нашкодивший пес!" Скутер подпрыгнул, сделал крутой разворот и, набирая скорость, устремился назад, к кораблю. Человек еще не знал, что будет делать, если взрыв не застигнет его в пути. Разумеется, первой мыслью его было использовать матепуляцию. Еще издали он начал зондировать область пространства вокруг корабля. Юноша понимал, что возможности матепуляции не идут в сравнение с масштабами надвигающейся катастрофы, однако заставил себя приблизиться и приступить к выкладкам. Корабль тяжело развернулся и медленно, точно нехотя, вышел на более высокую орбиту. Так повторялось несколько раз. Каждое перемещение требовало от человека предельного напряжения: приходилось манипулировать сразу несколькими пространственными "слонами", которые передавали эту махину друг другу, как по конвейеру. Но результат был ничтожен. Удалось поднять гравилет на каких-нибудь тридцать-сорок километров. Считать дальше было бессмысленно: чтобы планета не слишком пострадала, центр взрыва следовало отнести от нее по крайней мере на два-три миллиона километров. Матепулятор был уже рядом с гравилетом и видел, как поврежденная часть кормы наливалась изнутри темно-багровым светом. Прошло некоторое время, и, корабль снова приблизился к планете. На этот раз снижение происходило стремительнее, чем раньше: к тормозящему действию атмосферы добавилась реакция пространства, возвращавшегося в естественное состояние. Человек настроил скутер на снижение, но не уходил из-под кормы, точно мог заслонить собой обреченный мир. "Трагическая случайность", юноша не раз слышал эти слова, но никогда еще не испытывал такой ненависти, как сейчас, к тому, что скрывалось за этой формулой. "Если существует трагическая случайность, - думал он, - то человек - не "венец творения", а жалкая игрушка в руках Случая!" Матепулятор весь сжался. Не от страха, не в ожидании скорой смерти. . . в мучительных поисках выхода. Он думал о том, что не существует универсальной формулы спасения, как нет формул счастья, жизни и смерти. И все-таки, неужели он возвратился ради того, чтобы умереть вместе с этой безлюдной планетой! На что он рассчитывал? Беда, если разум дает осечку или работает вхолостую. Сила его может стать уничтожающей. . . Где-то в глубине сознания загорелся крошечный огонек. Пока еще не надежда, нет, просто тема для новых сомнений. Он вспомнил кое-что многим известное, ничем особенно не примечательное - чисто теоретический раздел математики, прикладное использование которого представлялось очевидной бессмыслицей. Казалось, что эта область была обречена еще долго оставаться абстракцией, хотя многие ее элементы широко использовались в матепуляторской практике. Так получилось, что человек больше ни о чем не мог сейчас думать, кроме этой заурядной вспомогательной теории. Он не просто думал, а лихорадочно теребил память. Всплывающие на поверхность сведения вырастали, как снежный ком. Какое-то чувство подсказало юноше, что эта работа имела смысл. Когда память выполнила свою задачу и все, что надо, было растасовано и уложено по местам, появилась небывалая схема расчетов, сложность которой явно превышала человеческие возможности. А внизу темнели моря, сверкали вершины гор, шли, как сны, облака... И вместе с этой уютной реальностью готовилась исчезнуть навеки тайна удивительного стечения обстоятельств, породивших жизнь. Тень корабля над головой заслонила солнце. Еще немного и вздрогнут звезды... Корма гравилета раскалилась. Теперь по цвету видно было место, где вырвется плазма. Скорость падения увеличивалась. Пришлось ускорить снижение скутера. Юноша неотрывно глядел на то место, где удар нарушил структуру гравитационного резервуара. По мере того, как раскаленное пятно становилось ярче, - все быстрее и яростнее работал мозг человека. Он действовал по программе, которую сам же считал чудовищной, но еще чудовищнее была неотвратимая гибель целого мира. Движение мысли уже нельзя было остановить: огненное пятно на корме гравилета будто действовало на нее катализирующе. Свечение кормы увеличилось, из красного оно стало желтым. Напряжение росло. Человек считал... Нет, это были уже не расчеты - словно молнии пронзали мозг. Но он не страдал, он работал вдохновенно, свободно, неудержимо. В центре пятна появилась ослепительная точка. "Это конец!
– мелькнуло где-то на краю сознания.
– Сейчас все решится!" Действительно, это было последнее мгновение - короткий миг, за который юноша успел вставить в расчеты пространственные координаты корабля и кинуть скутер прочь, подальше от исходящей жаром махины. Увидеть он ничего не успел... Высоко над землей плыл крохотный алый лепесток. Лес затаил дыхание. Внутри лепестка вспыхнула звездочка, такая яркая, что на нее невозможно было смотреть. Но она все росла и становилась все ярче. Тень должна была сдаться, она бежала, сжималась в комок, забиралась в щели, кидалась в воду, нигде не находя спасения и вдруг... прыгнула в небо. Будто швырнули вверх бархатный лоскут ночи - без звезд, без проблеска света. И в эту быстро сжимающуюся черную щель, как монета, закатилась слепящая точка. Раздался грохот. Налетел ветер. Солнце зарыли тяжелые тучи, расшитые молниями. Начался ливень. Лес задрожал, зашумел, и в этом аду он не заметил, как пронеслась над болотом неясная тень. Что-то упало в кусты и прокатилось по мшистым кочкам. Гроза прошла так же быстро, как налетела. Ветер прогнал тучи и стих. Лес облегченно вздохнул, огляделся. Над ним голубело прежнее небо. А на болоте в осоке лежал продолговатый блестящий предмет. Рядом копошилось неуклюжее крупноголовое существо. Вот большая голова отлетела, но под ней оказалась еще одна - маленькая, смешная... Лес рассмеялся, наполнился запахами и криками счастья - он пережил грозу. Прямо на человека выскочил заяц и присел удивленный на куцый хвост. - Привет!
– сказал человек, снимая скафандр.
– Представляешь, как нам повезло: никому еще не приходило на ум, что пространство можно рассечь... словно лист капусты, сквозь эту щель просунуть готовый вспыхнуть корабль и выбросить - в тартарары!
– Так сказал человек, а невидимое, но ощутимое это пространство вибрировало, волновалось, обнимая звенящий, умытый грозою день. И уже немыслимо было представить себе, что он мог стать последним..