На хозяйстве у тирана
Шрифт:
– Вот, – сказала она, сдувая с лица непослушную прядь волос. – Неси.
– Куда?
– Этой! – Зоя пренебрежительно дернула плечом. – Пусть и твои шмотки заодно погладит.
– Да я и сам могу, – пробурчал я.
– Еще чего! Неси поварешке.
– Куда?
– Поварешке! – Зоя закатила глаза, будто я спрашивал очевидное. Потом присела рядом. – Я расспросила деда, оказывается, его помощница работает поваром-кондитером в какой-то шарашке.
– Тогда она не Поварешка, а Кондитерка, – хмыкнул я.
– Поварешка! И Гладилка, – мрачно возразила Зоя. –
– Ага, отнесу. Чуть позже. Сначала мне надо закончить с одним чертежом.
– Борь, ты опять решил жевать сопли? – На ее лице вдруг проступила нездоровая подозрительность. – А может, ты уже и симпатией к Поварешке проникся? Она на кухне рассказала тебе о своей несчастной жизни, похлопала ресничками – и ты все, готовенький?
– Ты чего несешь?
Зоя закатила глаза:
– Нет, ну почему вы, мужики, такие идиоты? Перед вами задницей вильнешь разок – и все, приехали: мозги отключились, кровь отлила от головы.
– Не выдумывай. Я не падок на колхозных барышень.
– Ага, Тимур тоже так говорил, – Зоя слегка побледнела. – Да вот только фото от тайного доброжелателя эти слова опровергли.
– Не надо меня сравнивать со своим бывшим мужем.
Зоя ссутулилась, вздохнула.
– Ладно, я сама отнесу Поварешке твои рубашки. Ничего страшного.
Я скатился с кровати, отодвинул Зою в сторону:
– Все, уймись. Сам отволоку эти чертовы рубашки.
Она с трудом сдержала торжествующую улыбку.
Я сгреб рубашки с кровати, пошел вниз. Внутри все клокотало. Признаться, Зоя в последнее время уже порядком подбешивала. С тех пор, как она поймала своего мужа на измене, ее будто подменили. Из жизнерадостной женщины она превратилась в склочную стерву. Теперь по любому поводу твердит, что все мужики – козлы. Нет, я понимаю: измена ранит. Но все же надо отпустить обиды и идти дальше, искать свое счастье.
Дверь в комнату напротив дедовской оказалась закрыта, сначала я хотел постучать, но потом решил, что Зоя права: надо быть наглей и жестче. Толкнув дверь плечом, я ввалился в комнату без предупреждения. Валентина стояла у окна, гладила какую-то розовую футболку. Мое внезапное появление заставило ее вздрогнуть.
– Мне тоже надо кое-что пройтись утюгом, – ленивым тоном сообщил я и перевалил свои рубашки на гладилку. – Все так помялось – ужас! А вроде аккуратно складывал.
Валентина смерила меня ледяным взглядом, но ничего не сказала. Я огляделся. Комната, в принципе, не особо изменилась после появления этой проходимки в дедовском доме. Лишь на подоконниках и тумбочке добавилось несколько картин, да на спинке старого дивана теперь лежал красивый лоскутный плед. Я по-хозяйски плюхнулся на диван, подцепив с тумбочки одну из картинок, стал разглядывать.
Глава 4. Валентина
Какой мерзкий парень! Просто средоточие снобизма и наглости. Вот уж подумать не могла, что у Петра Петровича такой стремный внук. Вообще, он много о нем рассказывал. И только хорошее. Якобы двадцать лет назад, пока остальные пацаны скакали по крышам и подворотням,
Мало того, что «чудесный Боречка» ввалился ко мне без стука, так теперь он еще тут все лапает без разрешения. У него хоть руки-то чистые? Или он масляными от бекона пальцами вцепился в мою любимую картину?
Внутри меня все заклокотало. Я даже губу закусила, чтобы не ляпнуть чего-нибудь грубого. За эту картину я в свое время отвалила половину зарплаты. Я всегда берегла ее как зеницу ока. На ней была изображена очаровательная итальянская кафешка у моря. Ничего пафосного, просто несколько столиков, цветные зонтики, лианы с ярко-розовыми цветами. А позади кафе – густой лес из мачт пришвартованных рядом яхт. Увидев эту картину на барахолке, я мгновенно в нее влюбилась. Кафе на ней напоминало кондитерскую моей мечты. Мне ведь хочется открыть такое место, куда люди будут приходить не только поесть. Мне хочется, чтобы моя кондитерская дарила людям ощущение праздника.
– Симпатичная мазня, – протянул Борис, наконец возвращая картину на место. – В Италии прикупила?
Я вздохнула. Где я и где Италия? До переезда в Анапу я дальше родной области не ездила. У меня и загранпаспорта-то нет. Зачем он мне, если денег у нас всегда было только на отдых у местной речки? Но посвящать «чудесного Боречку» в свой скудный жизненный опыт не хотелось. Я молча переложила его рубашки на стул, снова взялась за утюг.
– Я четыре года назад провел лето в Апулии, – похвастался Борис. – А в том году изъездил на скутере все побережье Амальфи. Кстати, если ты там еще не бывала, обязательно заскочи как-нибудь. Рекомендую.
Я невольно покосилась на него. Он сидел, наклонив голову набок, внимательно меня разглядывал. В его взгляде читалась насмешка. Он явно догадывался, что Италию я видела только по телевизору. Вот же самодовольный индюк! Ничего-ничего, я когда-нибудь и путешествия смогу себе позволить. Я буду много-много работать, буду крутиться…
– Я, может, и на новогодние праздники поеду в Италию, – мечтательно протянул Борис. – В Рим. Правда, друзья меня еще в Ниццу зовут в это время, но мне там что-то не особо нравится.
Почему-то захотелось его чем-нибудь стукнуть. Наверное, это классовая ненависть.
– Чего такая неразговорчивая? – тут же уколол Борис. – Настроение плохое?
Стараясь устроиться на диване удобней, он разгреб гору диванных подушек. Из-под одной из них на пол выпал мой блокнот с совушками (а я-то гадала, куда его засунула!). Борис подхватил блокнот, стал стягивать резинку, чтобы заглянуть внутрь. В душе у меня все перевернулось, я отставила утюг, подлетев к дивану, попыталась забрать блокнот у Бориса. К несчастью, тот оказался проворней, спрятал его за спину.