На иных ветрах (сборник)

Ле Гуин Урсула

– Значит, просто нужны знания, просто нужно учиться? – спросила Тенар.

– Может быть, нужно, а может быть, и нет. – Такова была суть весьма туманного ответа ведьмы. – Этот дар бывает порой врожденным, – пояснила она. – Даже если человек о нем и не знает, дар все равно остается при нем. И непременно засияет когда-нибудь, как тот волосок Великого Мага, что попал в муравейник.

– Да, – сказала Тенар, – такое и я видела. – Она аккуратно расщепляла стебли тростника и складывала щепу на циновку. – Тогда как же ты узнаешь, что кто-то вовсе не волшебник?

– Так ведь сразу видно! – воскликнула тетушка Мох. – У такого ничего особенного за душой нет, милая. Нет у него волшебной силы, и все. Вот посмотри. Если у меня есть глаза, так

ими я могу увидеть, что и у тебя глаза тоже есть, так ведь? А если ты слепа, так я и это сразу увижу. Или если у тебя, к примеру, только один глаз зрячий, как у нашей малышки, или, скажем, три глаза – это ведь тоже сразу заметно, разве не так? Но если у меня самой ни одного зрячего глаза нет, так я ни за что не узнаю, зрячая ли ты, если ты сама мне об этом не скажешь! Но у меня-то глаза есть! Я знаю, что вижу прекрасно. Третий глаз! – Она коснулась собственного лба и разразилась смехом – громким сухим кудахтаньем, словно торжествующая наседка, которая только что снесла яйцо. Она была довольна, что отыскала нужные слова и сумела выразить именно то, что хотела. По большей части ее невнятная и довольно-таки двусмысленная манера выражать собственные мысли, как Тенар давно уже начала подозревать, была связана именно с неумением управлять словами. Никто никогда не учил ее выражать свои мысли последовательно. Никто никогда не прислушивался к тому, что она говорит. Все ждали от нее, ведьмы, именно этого невнятного, загадочного, волшебного бормотания. Она как бы не должна была иметь ничего общего с ясными значениями слов.

– Понимаю, – сказала Тенар. – Тогда… Но может быть, ты на этот вопрос и не захочешь отвечать? Скажи, вот если ты смотришь на кого-то этим своим «третьим глазом», то есть видишь его волшебным зрением, сразу ли ты понимаешь, какова его волшебная сила?

– Это скорее от знаний зависит, – сказала тетушка Мох. – Увидеть человека – это все равно что сказать: Я его увидел. Узнать и увидеть – не одно и то же. Я вот вижу тебя, вижу этот тростник, вижу эту гору. А с людьми знание нужно. Я, например, знаю, что есть в нашей милой малышке и чего нету в том мужчине… который у тебя в доме лежит, что есть в тебе и чего нет в нашей пустоголовой пастушке Вереск. Я знаю… – Но дальше сопоставлять ей оказалось не под силу. Она что-то пробормотала и сплюнула. – Каждая хоть сколько-нибудь стоящая ведьма тут же другую ведьму признает! – выпалила она наконец.

– Значит, вы друг друга легко узнаете?

Тетушка Мох кивнула:

– Да, точно. Так оно и есть. Узнаем.

– И любая волшебница сразу узнает и поймет, что в тебе есть волшебная сила, что ты колдунья?..

Но тут тетушка Мох как-то странно ухмыльнулась – открылась черная пещера беззубого рта в паутине бесчисленных морщин – и посмотрела прямо на Тенар.

– Милая ты моя, ты, верно, хотела сказать «волшебник», а не «волшебница»? Разве можем мы сравниться с мужчинами-волшебниками?

– Но Огион…

– Лорд Огион был добр, – очень серьезно сказала тетушка Мох.

Некоторое время обе молчали, упорно продолжая расщеплять стебли тростника.

– Смотри не поранься, не занози руку, дорогая, – предупредила тетушка Мох.

– Но Огион же учил меня! Как если бы я вовсе не была девушкой. Как если бы я была его настоящей ученицей – как Ястреба. Он учил меня Языку Созидания. Что бы я у него ни спросила, обо всем он рассказывал мне.

– Другого такого человека на свете не было и нет.

– Это же я сама не захотела, чтобы он меня учил дальше. Я сама ушла от него. Зачем мне были бы его книги в деревне? Что хорошего они бы мне дали? Я тогда хотела жить как все, хотела иметь мужа, детей; я хотела прожить свою собственную жизнь.

Она аккуратно и ловко расщепляла ногтем стебли тростника.

– И все это у меня получилось, – прибавила она.

– Ты бери стебель правой рукой, а щепу откладывай

левой, – посоветовала ведьма. – Что ж, дорогая моя госпожа, кто может знать заранее? Кто? Желание иметь своего мужчину не единожды приносило мне ужасные неприятности. А вот желания выйти замуж у меня особого не было. Нет-нет! Все это не для меня!

– Почему же? – спросила Тенар.

Удивленная тетушка Мох ответила просто:

– Как же, да разве мужчина станет жениться на ведьме? – И, как-то странно шевельнув челюстями, словно овца, жующая жвачку, прибавила: – Да и какая ведьма выйдет за обыкновенного мужчину?

Опять обе помолчали.

– А что плохого в обыкновенных мужчинах? – осторожно спросила Тенар.

И тетушка Мох тоже осторожно, почти шепотом, ответила:

– Не знаю, милая. Я об этом частенько думала. Да, частенько. И самое большее, что я могу о них сказать… видишь ли, мужчина заполняет собственную шкуру, словно ядрышко ореха скорлупку. – Она вытянула свои длинные крючковатые влажные пальцы так, словно обхватила ими орех. – И скорлупа эта плотная и твердая; и вся она изнутри заполнена им самим. Вся заполнена великолепной мужской плотью, мужским духом. И больше там не помещается ничего! Только он сам – и больше ничего!

Тенар немного подумала и наконец спросила:

– Ну а если это волшебник?

– Тогда там, внутри скорлупы, одна лишь его волшебная сила, видишь ли. Его могущество – это и есть он сам. Так-то оно с мужчинами. Так что коли уж его волшебная сила уходит, то и сам он исчезает вместе с ней. Только пустая скорлупа остается! – Она как бы расколола орешек и выбросила осколки скорлупы. – И ничего больше.

– Ну а что же ты о женщинах скажешь в таком случае?

– О, милая, женщина – это совсем другой разговор. Кто знает, где начинается и где кончается женщина? Послушай-ка, госпожа, вот у меня, например, есть корни – глубже, чем у этого острова. Глубже моря они и старше самых первых из островов Земноморья. Далеко во тьму уходят они. – Глаза тетушки Мох сверкнули странным огнем меж покрасневших век, а голос вдруг обрел неслыханную мелодичность. – Во тьму! Я появилась на свет раньше, чем луна. Никто, никто не знает, никто не может сказать, что я такое, что такое женщина и в чем ее могущество, и уж тем более – волшебное могущество женщины; женские корни глубже, чем корни деревьев, глубже, чем корни островов; женщина старше, чем наш Создатель Сегой, старше, чем луна в небе. Кто осмелится задавать вопросы тьме? Кто спросит тьму, каково ее подлинное имя?

Старуха говорила вдохновенно, почти пела, забыв обо всем на свете; но Тенар сидела по-прежнему прямо, упорно и спокойно расщепляя один стебель за другим.

– Я спрошу ее, – сказала она. И расщепила еще один стебель. – Я достаточно долго прожила во тьме.

Время от времени она заглядывала в дом и видела, что Ястреб по-прежнему спит. Вот и сейчас она встала и пошла посмотреть на него. Когда же она снова уселась рядом с тетушкой Мох, то ей совершенно расхотелось продолжать этот разговор, потому что вид у старухи был кислый, даже сердитый, и Тенар сменила тему:

– Сегодня утром, проснувшись, я почувствовала… ну как если бы ветер новый подул. Какую-то перемену. Может быть, просто погода переменилась? А ты ничего такого не почувствовала?

Тетушка Мох не сказала ни да, ни нет.

– У нас тут, на Большом Утесе, каких только ветров нет – и добрые, и злые… Одни ненастье приносят, другие – ясную погоду, а некоторые приносят тем, кто, конечно, их услышать может, разные вести, да только тот, кто ветры слушать не желает, тот их и услышать не может. Ну а что я о ветрах знаю – старуха, которую и магии-то не учили, которая и книг-то великих не читала? Все мои знания – из земли, из темной земли. Той, что у них под ногами, у этих гордецов. У всех этих заносчивых лордов и Великих Магов. Разве они станут с высоты своих знаний вниз смотреть? Да и что, в конце концов, может знать какая-то старая ведьма?