На «Ишаках» и «Мигах»! 16-й гвардейский в начале войны
Шрифт:
Подошла лютая зима, настали метели и морозы. Теперь передвижение на товарных поездах и пешком было не только затруднено, но и опасно. Пассажирские поезда ходили уже, как правило, с большим запаздыванием. Нужно было искать выход, а он один — найти временный уголок в городе. Мать рекомендовала зайти к одному старику. Жил он один, в смежной комнате — квартиранты, во второй половине дома жила дочь.
«Попросись, возможно, пустит на зимнее время», — говорит мать. И я иду, прошусь… Старик сначала усомнился, расспросил, кто я такой, а потом согласился дать мне приют при условии, что я не стану пользоваться примусом: он страшно не переносил примусного шума. Спать предложил на дощатых нарах, прикрепленных к потолку возле русской печи, сразу при входе в комнату, которая служила кухней.
Здесь, на русской печи, я варил себе суп, варил или жарил картошку, приносил воду, рубил дрова, убирал, готовил уроки. Многому меня научила временная жизнь у старика, мудреный и вредный был мой хозяин, был в вечной ссоре не только с квартирантами, но и со своей дочерью. Работы я не боялся, и она меня не страшила: я давно к ней привык. Но зато я научился стряпать, стирать, убирать, делать всю необходимую работу — быть самостоятельным.
Николай Наумчик, мой добрый товарищ по учебному классу, был исключительно серьезным и дисциплинированным учеником. С малых лет остался он без матери, жил с отцом и мачехой. Жизнь при мачехе, которая не баловала его вниманием и добротой, научила его самостоятельности. Отец работал на производстве, был много занят, и Николай был предоставлен сам себе. Учился он хорошо, был развитым учеником, активным в общественной работе, пользовался большим авторитетом среди учителей и учеников. Ему была доверена общественная работа по подписке на заем среди учеников и сбор денежных средств.
Я питал к нему большое уважение и доброжелательство, брал с него пример в отношении к учебе, поведении и участии в общественной жизни, это был один из самых серьезных и сообразительных учеников в нашем классе и, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что и в школе в целом.
Окончив семилетку, мы расстались, у каждого из нас были свои непроторенные дороги в жизнь. Только спустя пять с лишним лет мы вновь встретились на мгновение. Как оказалось, наши мысли и желания были едины, мы оба избрали один путь в жизни — путь военного летчика-истребителя. Наши мечты сбывались, мы встретились в конце 1937 года в Борисоглебске при поступлении в военное училище летчиков-истребителей. Учились мы в разных подразделениях и находились на разных аэродромных базах, поэтому нам и не приходилось встречаться в период учебы.
После окончания военного училища мы вновь разъехались в разные стороны нашей страны — он на Дальний Восток, а я на Украину. Тогда ни я, ни Николай не предполагали, что впереди жестокая война, что оба мы станем Героями Советского Союза…
В шестом и седьмом классах мой образ жизни несколько изменился. В этот период брат, будучи студентом педагогического техникума, жил в общежитии, и мне в особо студеную пору зимы приходилось ночевать у него.
Дух студенческой семьи и дружбы витал среди студентов, комната была большая — человек на 12–15, и я всегда чувствовал их доброту и доброжелательность. Мне казалось, что я уже давно живу среди этих замечательных людей. Они с большой теплотой и вниманием встречали мой поздний приход к ним и прекрасно понимали мое трудное положение, вызванное суровой необходимостью. Утром мы вместе за одним столом пили чай с кусочком хлеба и сахарином (сахар был редкостью), а когда у кого появлялся маргарин, хамса, халва или другой «деликатес», то это было достоянием всех и считалось праздником.
Были у меня и другие случаи, довольно частые, когда приходилось оставаться ночевать в школе, на школьных столах и партах. Класс выбирался примыкающий к стенке квартиры заведующего школой, в этом случае единая печка отапливала всю ночь как квартиру, так и класс. Безусловно, как заведующий школой, так и уборщица об этом хорошо знали и не возражали.
Однажды, оставшись на ночевку в школе, я заболел, сильно простыв. Ночью меня стало знобить и лихорадить, чувствовалась температура, я весь горел от жара. Очевидно, во сне я бредил и стонал. Это услышали живущая рядом уборщица и жена заведующего школой. Они пришли
В школе для учащихся и учителей была хорошая столовая, нас кормили завтраком, горячими блюдами. Степан Михайлович, заведующий школой, следил за работой столовой, не было такого случая, чтобы он не присутствовал на завтраке. Он подходил к ученикам и интересовался, как приготовлен завтрак, всегда поучал, чтобы мы кушали свеклу и морковку, так как они очень полезны.
В школе работал родительский комитет, который уделял много внимания благополучию учащихся, оказывал помощь нуждающимся ученикам в бесплатном питании, приобретении одежды, обуви, канцелярских принадлежностей. Это была поистине родительская забота о подрастающем поколении, родительский комитет знал нужды каждого ученика и при первой необходимости оказывал ему помощь.
На исходе был третий учебный год, приближались экзамены за седьмой класс. Так незаметно проскочили годы учебы в семилетке, было жаль расставаться с полюбившейся школой — добрыми и заботливыми учителями и друзьями по классу.
Осталось только немного вспомнить то счастливое время, когда наряду с многими проблемами жизни и учебы я позволял себе уделять внимание развлечениям и спорту — посещению катка, хождению на лыжах, посещению театра, кино и цирка.
Я любил кататься на лыжах и коньках, хотя и то и другое применялось в примитивном виде. Не было настоящих ботинок с коньками, не было хороших лыж, и приходилось пользоваться самоделками, которые крепились при помощи веревочек, палочек и другого подсобного материала. Если на лыжах приходилось ходить главным образом у себя дома, в деревне, то каток был рядом со школой, на другом берегу реки Свислочь, на спортивной площадке в городском Парке культуры и отдыха имени Горького.
В вечернее время, когда оставался ночевать в школе, я спешил на каток. Это время, которое я проводил на катке, было самым счастливым для меня. Я забывал обо всех невзгодах, радовался, как ребенок красивой игрушке, любовался всем тем, что происходило на льду, где всегда было людно, светло и весело, много молодежи и смеха. Время бежало быстро, и приходилось сожалеть, что нужно было возвращаться куда-то, чтобы провести ночь.
Цирк работал только в летний период, и ребята всегда радовались его приезду. Он располагался на берегу Свислочи в том же городском парке. Посещать его приходилось значительно реже, но интерес к нему был всегда большой, особенно когда выступал со своими «умными» животными дрессировщик Дуров.
Белорусский академический театр находился в центре города, в одном из парков. Как правило, театр мы посещали семьей — я и брат приглашали мать. Очень часто ходили в кинотеатры, собираясь группой одноклассников, — это было более доступно.
После окончания семилетки свою трудовую деятельность я начал рабочим у станка. Случай привел меня на завод «Ударник», занимавшийся изготовлением весов и гирь, — в отделе кадров мне предложили учиться при заводе. Тридцатые годы были слишком трудные, не хватало продовольствия — существовала карточная система на хлеб и другие продукты, во многих местах Украины была засуха, неурожаи и голод, поэтому продкарточка имела большое значение.
Кадровик сказал, чтобы я приносил документы и отправлялся на комиссию. На следующий день я вновь был на заводе. Предстал перед комиссией, состоящей из начальника цеха, инструктора, завуча училища и кадровика, и после нескольких вопросов и напутственных слов мне было объявлено, что я зачисляюсь в училище на токарное отделение. Радостный и взволнованный, я вышел из заводского двора и побежал к трамвайной остановке, чтобы успеть к поезду и быстрее поделиться радостной вестью с матерью.
Учебный корпус училища находился на Немировской улице. На первом его этаже располагалась учебная часть с учебными классами, а на втором этаже одна комната была отведена под общежитие. Это было относительно небольшое помещение, вытянутое в длину, с двухрядным размещением коек возле стен и небольшим проходом между ними. Двухъярусное расположение коек как в плацкартном вагоне позволяло разместить до 35–40 человек.