На исходе ночи
Шрифт:
День второй
начался, естественно, с завтрака. Не стоило бы и упоминать о такой в общем прозаической подробности, если бы не одно уточнение: завтрак был континентальный. В отличие от английского (овсяная каша, яичница с беконом) он состоит из микроскопического кусочка масла, чайной ложки джема, нескольких поджаренных, очень тонких кусочков хлеба (тостов) и кофе или чая. Нетрудно догадаться: континентальный или европейский завтрак явно уступает английскому. Как я мог впоследствии убедиться, островитяне вкладывают в понятие «континентальный» не только прямой, так сказать, географический смысл. Континентальный — это значит не такой, как английский, другими словами — худший. Однако, истины ради, хочу заметить, что континентальный завтрак значительно дешевле английского, а это для туриста обстоятельство немаловажное.
Оживленно
…Автобус медленно пробирается по узкой Флит-стрит — «чернильной» улице, где расположены редакции многих газет, и там, где она кончается, Вайлори торжественно объявляет: «Пересекаем границу Сити!». И в самом деле, на сером асфальте видны какие-то знаки белой краской. Граница, конечно, символическая, дань старине, традициям, к которым так привержены англичане. Согласно традиции, королева может пересечь границу Сити только с разрешения его лорд-мэра. Поскольку же среди наших туристов королевы не оказалось, мы беспрепятственно проникли на эту «квадратную милю денег», как часто величают этот один из крупнейших в мире финансовых центров. Его тесные, почти безлюдные в это время дня улицы (в Сити почти нет жилых домов и магазинов) плотно застроены тяжеловесными, помпезными зданиями банков, страховых компаний, акционерных обществ. Здесь деньги делают деньги. Возле массивных дверей — солидные медные таблички, скорее даже доски: «Мидленд бэнк», «Барклейз бэнк», «Вестминстер бэнк», страховая компания «Ллойд», «Лондон сток иксчейндж» (лондонская биржа), и снова банки — Ротшильда, Беринга, Лазарда… И непременно вместе с названием на вывеске указана дата основания: 1778, 1801, 1809… В самом центре этой цитадели британского, да и не только британского империализма тяжелой глыбой высится «банк банков» — так называют один из крупнейших в мире Английский банк.
Рядом со старинными, респектабельными зданиями попадаются и дома поновее, архитектурой попроще. В них расположились «Бэнк оф Америка», «Сумитомо бэнк», «Мицубиси бэнк», «Лионский кредит» и прочие заокеанские и европейские финансовые киты. Из-за сравнительной молодости они не могут похвастаться родословной и не указывают на вывеске дату своего рождения. Однако они чувствуют себя, судя по всему, привольно на английской земле. Римскому императору Веспасиану, обложившему налогом ассенизаторов, принадлежит циничное изречение: «Деньги не пахнут». Доллары, фунты, иены, марки, франки, хранящиеся в бронированных сейфах этих монументальных банков, сами здания которых походят на огромные сейфы не только не пахнут, но и не имеют родины. «Его препохабие капитал» ворочает за этими толстыми, абсолютно недоступными взору постороннего стенами многими миллиардами, прямо или косвенно оформляя третью часть торговых сделок на земном шаре. Кто знает, какие мрачные тайны хранят эти стены?
Впрочем, один из ликов «его препохабия капитала» приоткрылся в тот же день, когда мы проезжали мимо одного из немногочисленных, рассеянных по центру небоскребов. Небоскреб как небоскреб: серый бетон, сталь, стекло, прямые линии. Даже при беглом взгляде бросался в глаза нежилой, заброшенный вид здания. Пустыми глазницами зияли разбитые окна, кое-где обвалились плиты, обнажив шершавую стену. На строительных лесах копошились рабочие, прилаживая плиты. Что же случилось с этим красавцем, гордо вознесшим свои 50 этажей к небу? Пожар, землетрясение? Ничего подобного. Стихийные бедствия пощадили его. Дело в другом. Дома имеют странное свойство: если их не эксплуатировать, не заселять, они быстрее стареют, теряют внешний вид. Так случилось и с этим небоскребом. Вот уже несколько лет, с момента постройки, он пустует. Нам, советским людям, сказала Вайлори, это трудно понять, но владельцам выгоднее держать его пустым, чем сдавать внаем. При сдаче внаем очень высоки налоги, а земля в Лондоне, особенно в центре, дорожает не по дням, а по часам. И они решили повременить, чтобы потом с прибылью продать небоскреб.
Наша милая Вайлори выразилась слишком мягко. Нам не просто трудно, а невозможно понять этот парадокс капитализма, как невозможно было понять и принять кое-что другое в чинной, чистой, вежливой, аккуратной Англии. Так, например, невозможно понять, как могли англичане при их приверженности к старине, традициям, по кирпичику продать за океан, в США, старинный Лондонский мост; на его месте построен новый, модерный, мимо которого мы как раз сейчас проезжаем по мокрой от дождя набережной Темзы. И этот дождик, и закованные в гранит берега полноводной реки, и величественные старинные дворцы вызывают в памяти картины нашего Ленинграда.
Показались мрачные, окаймленные рвами высокие стены и башни Тауэра, построенного ровно 900 лет назад Вильгельмом Завоевателем. На протяжении своей многовековой истории Тауэр попеременно был резиденцией монархов, главной политической тюрьмой, хранилищем государственной казны, арсеналом, пока не стал музеем. В одну из его темниц был брошен, а затем казнен мятежный лорд-канцлер, гуманист и социалистический утопист Томас Мор за отказ признать короля главой церкви.
Во время второй мировой войны Тауэр, вернее, одна из его башен, снова стала тюрьмой. Сюда был заточен ближайший подручный Гитлера Рудольф Гесс, перелетевший при загадочных, до конца так и не выясненных обстоятельствах, весной 1941 года в Англию. Трудно сказать, чем руководствовалось правительство Британии, посадив Гесса в Тауэр. Быть может, оно сочло, что для высокопоставленного нацистского бонзы обычная тюрьма недостаточно «престижна». После приговора Нюрнбергского международного трибунала этот один из главных военных преступников фашистской Германии был осужден к пожизненному заключению и сменил Тауэр на западноберлинскую тюрьму Шпандау, где и доживает свой век.
Величественные служители в живописных костюмах эпохи Тюдоров, сами, по себе как бы являющиеся достопримечательностью Тауэра, невозмутимо, с видом собственного превосходства, взирают на беспокойные разноязыкие толпы туристов, снующие по двору и закоулкам крепости. Лишь в тесном и мрачном помещении, где выставлены для обозрения сокровища английской короны, служители напоминают о своем присутствии вежливыми, но настойчивыми просьбами-приказаниями: «Пожалуйста, быстрее, не задерживайтесь!» В самом деле, трудно оторвать взгляд от фантастической величины и красоты бриллиантов «Звезда Африки», «Кохинур», «Кулинан»… Благородные камни чистой воды так прозрачны, что в лучах умелой подсветки они как бы растворяются в воздухе.
До-того дня, как на юге Африки в 1905 году нашли алмаз «Кулинан» массой 3106 каратов (более 600 гр.), мало кто верил, что такой огромный алмаз может вообще существовать в природе. Оказалось, что может. Говорят, знаменитый амстердамский ювелир, которому показали драгоценный камень величиной с кулак, едва не упал в обморок. Ювелира «откачали» и предложили распилить камень, потому что он был покрыт трещинами и целиком для огранки не годился. На сей раз, как рассказывают, амстердамского ювелира чуть было не хватил удар, однако со своей задачей он справился. Из гигантского алмаза было сделано более ста бриллиантов, в том числе «Звезда Африки» (Кулинан-I) массой 530,2 карата и «Кулинан-II» — 317,4 карата, которые украшают атрибуты королевской власти — корону и скипетр.
Я всматриваюсь в них, и в неземном сиянии этих бриллиантов мне видятся вполне земные отблески пота и крови, в изобилии пролитых ради этих красивых камешков.
Одна их наших туристок, литовская журналистка, завороженная блеском алмазов, несколько задержалась у витрины, чем и привлекла внимание служителя. Он почему-то принял ее за француженку, но услышал в ответ «Раша» (Россия — как часто называют Советский Союз на Западе). Непроницаемое, гладко выбритое лицо англичанина как-то потеплело, он с улыбкой любезно разрешил осмотр «по второму заходу». Вот вам еще один, пусть и небольшой пример «сдержанности» британцев.
Знаменитой достопримечательностью Тауэра издавна считаются шесть воронов, постоянно «прописанных» в крепости. Признаюсь честно: не то что ворона, но ни одной вообще птицы я здесь не видел. Видимо, очень неуютно чувствуют себя пернатые в обществе людей, бесцеремонно вторгшихся в их владения, и прячутся где-нибудь в укромном уголке. Вороны являются символом неприступности крепости, и потому за ними заботливо ухаживают, кормят кониной, причем расходы утверждаются в законодательном порядке.
От Тауэра совсем близко до собора св. Павла. В былые и не столь уж давние времена в Сити не разрешалось строить здания выше этого собора. Жизнь заставила пойти отцов города на уступки, ведь земля в Лондоне, особенно в центре, дорожает, и теперь самое знаменитое творение сэра Кристофера Рена (оставаясь, как и прежде, третьим в мире по размерам после соборов св. Петра в Ватикане и ленинградского Исаакиевского), на фоне небоскребов стало как будто меньше, не утратив, впрочем, своего величия и красоты.