На излете, или В брызгах космической струи
Шрифт:
К нашему удивлению, щенок так и не вырос. Оказалось, это обычная комнатная собачка. Конечно же, мы с братом по-прежнему любили ее, но были немного разочарованы, потому что надеялись, что щенок станет настоящей сторожевой собакой, каких видели в лагере.
А потом у Руголевых появился телевизор. И несколько лет раза два-три в неделю мы всей семьей ездили на весь вечер смотреть телепередачи.
Полгода назад умер дядя Петя, а чуть раньше – наша собачка. И в тот праздничный день тетя Оля вспомнила о нас.
Не успел поговорить с тетей Олей, как в квартиру с шумом ввалился дядя Володя Макаров. Что это был именно он, догадался по истерическому визгу мамы – дядя Володя обожал щипать знакомых и даже малознакомых женщин, а за столом рассказывать веселые, не совсем приличные анекдоты. Как ни странно, ему это всегда сходило с рук. Более того, он нередко становился душой любой компании, а “ощипанные” женщины его просто обожали, прощая дикие выходки и скабрезности, густо украшавшие его застольные речи.
– Ты один? А где Нина и Борис? – спросила мама.
– Нина осталась с ним дома. Он, видите ли, немного приболел. А у меня – праздник. Мне болеть некогда. Ну, где там Афанасий? Где ребята? А это, похоже, жена Толика? – спросил дядя Володя, и я тут же услышал визг ощипанной Татьяны.
Дядя Володя звезд с неба не хватал. Еще до войны он окончил семь классов средней школы в Ленинграде, где родился и вырос. Он перешел в восьмой класс, когда началась война. Волей случая оказался за линией фронта – в партизанском отряде. Уже после снятия блокады Ленинграда узнал, что в осажденном городе погибли его родители и все родственники. Возвращаться было не к кому, да и некуда – их дом был уничтожен. Прямо из партизанского отряда дядя Володя добровольно ушел на фронт и воевал до Победы, не жалея себя. После войны он продолжил военную службу. Так и оказался в охране лагеря военнопленных.
В лагере дядя Володя какое-то время служил под началом моего отца. А поскольку оба были фронтовиками, между ними быстро установились особые отношения.
Тетя Нина – жена дяди Володи – происходила из профессорской семьи, но война помешала ей даже окончить школу. Она с детства хорошо знала немецкий, а потому, прибавив себе пару лет, добровольно оказалась в войсках НКВД, где в тот момент потребовались именно эти ее знания. В августе сорок третьего, когда освободили родной Харьков, тетя Нина, по ее просьбе, была направлена переводчицей в лагерь военнопленных, созданный в поселке Покатиловка, что под Харьковом. Там она познакомилась с моей мамой, работавшей в том лагере, а позже – с моим отцом, направленным туда же после выписки из харьковского госпиталя.
В сорок четвертом моих родителей и тетю Нину перевели в лагерь, который располагался на окраине Харькова – в районе тракторного завода. Там все они и познакомились с веселым молодым сержантом Володей Макаровым. Именно в том лагере в декабре сорок четвертого года родился я.
В сорок шестом отца вернули в Покатиловку. Осенью того же года в том поселке родился мой брат Сашка. Из Покатиловки отца вновь перевели в Харьков, но в лагерь, который располагался в центре города – на территории разрушенного автодорожного института. Там наша семья снова встретилась с молодой семьей Макаровых – дядя Володя и тетя Нина уже успели пожениться.
Долгое время семья Макаровых была бездетной, а потому я быстро стал ее любимцем. Несколько лет моей сознательной жизни в лагере Макаровы опекали меня не меньше, чем мои родители, занятые работой и заботами о младшем брате.
Я расхаживал по всему лагерю с дядей Володей или с тетей Ниной. Именно тетя Нина познакомила меня с немцем-переводчиком гером Бехтловым, благодаря которому я быстро освоил разговорный немецкий. Более двух лет гер Бехтлов фактически был моим наставником и с большим терпением и тактом воспитывал меня, как немецкого мальчика.
Тетя Нина, как и мой наставник, старалась больше говорить со мной по-немецки, что очень раздражало дядю Володю, который немцев, мягко говоря, недолюбливал, видя в них хоть и побежденных, но все-таки врагов.
Макаровы жили не в лагере, как большинство персонала, а у родителей тети Нины – в старинном доме недалеко от лагеря. Похоже, интеллигентным родителям не нравился несдержанный на язык, малообразованный зять. Дядя Володя отвечал им тем же. Сколько помню, “любимым” персонажем его застольных анекдотов была теща. Рассказывал он эти анекдоты с мастерством и каким-то особым, выстраданным удовольствием. Да и знал их немало.
К нам в гости Макаровы ходили часто. Вместе и порознь. Все праздники наши семьи, как правило, отмечали у нас. А вот в гости к Макаровым мы не ходили никогда.
– Некуда мне вас приглашать. Я у этих буржуев в примаках живу – на птичьих правах, – отшучивался обычно дядя Володя.
Но, однажды, когда я уже учился в третьем классе, мы с мамой зашли к Макаровым по какому-то делу.
В доме оказался лифт с лифтером, и мы впервые в жизни поднялись на третий этаж не по лестнице, а в зеркальном лифте. Дверь открыл дядя Володя, явно обескураженный нашим визитом. Но, он быстро пришел в себя и с присущим ему юмором начал демонстрировать квартиру:
– Это коридор. А это наша половина коридора. Здесь мы можем принимать гостей. Места всем хватит.
Прихожая, которую дядя Володя назвал коридором, поразила своими размерами. Она было значительно больше нашей “большой” комнаты. И еще она удивила необычной мебелью. Вдоль стены стояли огромные шкафы темного дерева. В один из шкафов мы повесили нашу одежду, но не на гвоздик, а на плечики. Это было так непривычно.
В простенках противоположной стены разместились два гигантских зеркала, в которых мы видели себя в полный рост. А если приоткрыть зеркальные дверцы шкафов и разместить их под фиксированным углом, защелкнув специальные фиксаторы, то можно оглядеть себя со всех сторон, даже сзади. Мама была в восторге. А я впервые увидел себя сзади и не узнал.
Меж тем дядя Володя продолжил экскурсию:
– Это комната прислуги. Правда, мои буржуи зовут ту тетку домработницей. Это дверь в кабинет тестя. Там он, видите ли, думает. А здесь думает, как меня поскорей извести, моя теща – змея подколодная. Это ее кабинет. Она, как и тесть, змея не простая, а ученая. А эта дверь – в их серпентарий. В спальню. А вон та – в гостиную. За гостиной – столовая, соединенная с кухней. А в саму кухню ведет вон та дверь, – подробно пояснял он, не двигаясь с места. Стало ясно, что во все эти комнаты всем нам вход воспрещен.