На изломе алого
Шрифт:
Танцевать не перестала, но чужую ладонь с себя сняла. Тряхнула волосами, подняла руки, повернувшись под музыку. Повела стройными бедрами не для посторонних взглядов, для себя. Над поясом брюк мелькнула полоска голой атласной кожи – белой и шелковой, и Артур сглотнул.
– Не борзей, Чвырев. А вдруг я с ним? – ответила, но даже не взглянула на Антона.
– Нет, Шевцова. Ты сама по себе, я давно это понял.
– Вот и молодец, - девчонка ухмыльнулась, изогнулась под музыку, а глаза остались холодными. Невидящими. Словно его не было перед ней.
Артура это всегда задевало и заводило, сколько он себя помнил – ее равнодушие. Он не
Артур не сдержался:
– До поры, Чайка. А потом будешь со мной.
Вот теперь Сашка остановилась. Отбросила пряди волос с влажных щек и подняла изумленное лицо – точеное и по-девичьи нежное. Отодвинула от себя насунувшегося парня.
– Ты рехнулся, Чвырев? С чего бы вдруг?
– Считай, что я так хочу. Я сегодня именинник, мне все можно, а ты у меня в гостях.
Сашка нахмурилась. Оглядела хорошо обставленную гостиную, в которой толпилось человек тридцать, не меньше.
– Ну давай, Чайка, потанцуем, раз уж ты пришла без подарка, – Артур дернул подбородком в сторону Антона.
– Он точно против не будет. Правда, Тоха?
Антону не очень понравилось, но имениннику отказывать нельзя, а прав на девчонку у него не было: он кивнул. Как будто что-то решал. Смешно.
– Черт с тобой, Чвырев, - сдалась Сашка, - давай.
Жадные руки тут же оказались на спине и прижали ее к груди, заключили в крепкое кольцо, напомнив клетку. Сашка рванулась, и парню пришлось отступить. Приобнять за талию, не больше. Но это было уже кое-что.
За их спинами грустно вздохнула Майка.
Вероника Маршавина скучала. Не то, чтобы сегодняшняя компания ей не нравилась – нравилась и даже больше. Она очень постаралась привлечь к себе внимание и попасть в избранный круг учеников выпускного класса. Ее друзьями стала элитная молодежь, любимые дети из богатых семей, и девушка ни разу не пожалела, что уговорила родителей перевести ее в платную школу вслед за Игнатом Савиным. И пусть это здорово било по семейному кошельку ее семьи, благополучие единственного ребенка того стоило. Вероника сверкала и отчаянно старалась соответствовать новым подругам и их интересам. Поход на чистку лица к косметологу? Модный шопинг по выходным? Поздняя вечеринка в субботу? Легко! А дома можно и истерику закатить, что ей мешают жить. В конце концов, они все достаточно взрослые, многим уже исполнилось восемнадцать, чтобы самим решать, как распоряжаться собственным временем.
Ее пригласила в компанию Светка Уфимцева, соседка по парте Витьки Артемьева – хитрого Рыжего парня, вокруг которого крутилась жизнь в классе. Невысокая блондиночка с острым как бритва язычком, Светка могла достать до печенки любого, но была человеком легкого нрава, а потому предпочитала все же дружить, а не ссориться. Вероника почти год втиралась Уфимцевой в доверие и та, наконец, ее заметила. Нет, они не стали подругами, но у Маршавиной появился шанс видеться с компанией Светы вне школы, а значит, и
Савин. Когда-то давно она дразнила его толстяком и требовала отсесть подальше, а потом и сама не заметила, как втрескалась по уши. Запала на новенького, как только разглядела синеву глаз под темными ресницами и ямочки на щеках. Таких точно ни у кого не было и такого голоса тоже. Веронике нравилось слушать, как он поет. И представлять его своим парнем. Последнее ей нравилось больше всего, и она еще в старой школе решила (когда он похудел и однажды появился с гитарой), что он ее достоин: вот такой, когда на него направлены восхищенные взгляды.
Вероника всегда считала себя лучше других, зеркало не оставляло сомнений, и мысль ей понравилась. Но два года назад на майском балу старшеклассников случилась драка, и Савин ушел из школы. Она успокоилась только тогда, когда перевелась вслед за ним, но в новом классе он едва с ней общался. Игнат не нуждался ни в чьей поддержке, у него появились друзья, и это не казалось удивительным: он уже давно не был упитанным и неуклюжим мальчишкой и его все чаще видели с гитарой.
А еще, и это Веронику порядком выводило из себя, он по-прежнему не замечал в ней симпатичной девчонки.
Длинная модная челка, вихрем откинутая со лба, коротко стриженые виски и резко очерченные скулы с натянутыми желваками, сжатый в твердую линию рот. За два последних года он сильно изменился. После случая с избиением Игнат занимался то ли боксом, а то ли кикбоксингом, Ника слышала об этом лишь краем уха и подробностей не знала, но фигура у парня стала крепче и рельефнее. Он заметно вытянулся, стал шире в плечах и резче в движениях. Она часто засматривалась на него на уроках физкультуры, на тонкую талию и развернутую в плечах спину. А еще поговаривали, что Савин на плече и верхней части бицепса набил татуировку. Почему-то при этих словах у девчонок замирало дыхание.
Он редко кому улыбался, но когда улыбался, к нему тянуло магнитом, и невозможно было отвести глаз.
К вечеру субботы Вероника готовилась тщательно – ожидался поход компанией в кино и вечеринка у Рыжего. До выпускного оставалось меньше недели, платье было куплено, русые волосы по-модному окрашены на концах в светлые пряди, контрольные сданы, и всем хотелось в преддверии последнего звонка почувствовать дыхание взрослой самостоятельной жизни. А может, напоследок надышаться школьной. Все было классно и весело, а обещало стать еще интереснее, пока Савин вдруг не остался у кинотеатра, отказавшись со всеми ехать к Артемьеву.
– Всем до встречи, но я остаюсь. Подожду кое-кого.
– Да брось, Игнат! – возмутился Рыжий.
– Кому нужны эти свиданки вслепую и горячий секс с незнакомкой? Поехали с нами!
Машин было две – дорогой «Мерседес» отца Витьки Артемьева, и раритетный дедов «Москвич» Андрея Шибуева, наверняка взятые парнями без спроса. Поездка намечалась увлекательная, тесная, и Вероника уже придумала обставить все так, чтобы сесть Савину на колени. А там можно и поговорить, они ведь давно знают друг друга. Зря она, что ли, сегодня больше часа наводила макияж и выводила брови. Она и «Шанелью» маминой побрызгалась, новым и дорогим парфюмом, чтобы быть особенной, но дура Уфимцева, унюхав, сморщила курносый нос и отвернулась: «Фу-у, Маршавина, ты бы еще у прабабки в сундуке «Красную Москву» отрыла и пуховый оренбургский платок. Шибуев бы тебя тогда на капот «Москвича» посадил и всю ночь катал, как куклу Машу настоящий советский брутал!».