На изломе чувств
Шрифт:
– Знаешь, ты меня сейчас покорила в самое сердце.
– Полагаю не так как в книжках о любви, - улыбается Оля.
– Безусловно не так. Возможно ты и права, каждому суждено то, что суждено. Тогда и не приставай ко мне с курением, а то это несколько противоречит твоей речи.
– Курение никак не относится к моей речи. Просто я заметила, что когда мы были с вами вместе в новый год и после - вы не курили. А сейчас сигарета за сигаретой, значит вас что-то очень сильно волнует и вероятно это все после разговора с вашим сыном и причиной наверняка явилась
– Ты поразила меня второй раз за считанные секунды, не пугай меня так, Оля. Наши отношения с сыном- это не твоя забота. Сейчас ты должна думать о своем отце, но почему-то о нем не спрашиваешь. Почему?
– Потому что мне страшно услышать правду. На самом деле я большая трусиха. Но точно знаю, что он жив. Если бы это было не так, вы бы вели себя по-другому. Я это сразу поняла, как только вы вошли в спальню. Если бы с папой случилось то, чего я боялась, вы бы начали разговор со мной, а не с вашим сыном. И вероятнее всего у вас было бы совсем другое лицо.
– Какое?
– Что-то, что отображает вину, ведь это вы меня забрали оттуда, значит лишили возможности помогать отцу.
– Давай закончим на сегодня с твоими умозаключениями, - хоть стой, хоть падай- снова улыбается. Ну точно со странностями девчонка.
– Вы только скажите, когда можно увидеть папу и что с ним и я отстану от вас.
– Я не имел в виду, валить тебе на хрен, я сказала лишь о том, что свои умозаключения надо оставить на потом. Твой отец жив и сейчас в клинике, кстати недалеко от нас, но пока мы к нему не поедем, его должны привести в относительную норму. И, Оля, не сюсюкайся с ним, будь строже и самое главное- не смей его жалеть. Ты меня поняла?
– Поняла. Спасибо вам. Я обязательно отдам вам деньги за его лечение, как только накоплю. Думаю, это будет совсем скоро, через пару дней. И те двенадцать тысяч вам верну. Ну за лечение конечно все сразу не получится, но я частями.
– Круто. Я о чем-то не знаю? За день моего отсутствия ты нашла работу?
– Не совсем. Об этом пока рано говорить. В любом случае знайте, что я вам все верну.
– Буду узнать, Оля. Буду знать.
– Это сарказм?
– Не знаю, - кидаю очередной окурок в снег и вновь смотрю на Олю. Какая же она маленькая, худенькая, ощущение, что возьмешь в руки и тут же что-то ей сломаешь. Может к врачу ее отвести? А этот свитер. Ну, мама дорогая, действительно убогий. Зачем его постоянно надевать на себя?
– Мне он просто нравится. В нем удобно, он прикрывает все, что нужно, я же не на подиум иду. А дома можно ходить в чем хочешь, - отлично, она еще и мысли читает, хотя скорее это было написано у меня на лице. – Если вам так не нравится, хорошо, я его больше не буду надевать.
– Ладно, хватит трепаться на морозе. Пойдем пить кофе. И давай еще раз покажу кнопки. Я показываю-ты запоминаешь. Не запомнила- переспросила. Ясно?
– Ясно.
***
Ни хрена там не ясно. Я четко понял одну мысль-когда ей что-то показываю, она меня боится, сразу начинает теребить края кофты и как будто вжимает в себя голову. Неужели я настолько страшный, ведь я даже на нее не ору? Риторический вопрос, Озеров. Тебе на него вряд ли ответят. Ложусь в кровать и пытаюсь заснуть. Завтра много дел, надо приобщать Олю к городской жизни, ибо потом мне будет просто некогда.
Это становится какой-то традицией- просыпаться от ароматов выпечки. На часах шесть утра. Господи, да что ж такое. Во сколько она встала-то? Встаю с кровати, быстро умываюсь и спускаюсь вниз. Оля уже сидит за столом и что-то читает.
– Доброе утро, Оля.
– Доброе. Кофе?
– Который на кнопочках.
– Ага.
Встает из-за стола и на удивление справляется с кофемашиной. А я только сейчас замечаю, что на ней нет этого убогого свитера, а какое-то вполне себе милое платье. Если бы не черный цвет, то вполне себе ничего, а так это еще больше подчеркивает ее худобу. Но главное в ее наряде, барабанная дробь, - колготки. Кажется, мне такие же мама надевала в лет пять, а они все, сука, сползали и висели на заднице. Тут конечно может тоже висят, но благо платье все прикрывает и мне этого не узнать.
– Вы на меня опять странно смотрите. Что-то не так с колготками? Там дырка?
– ах там еще и дырка может быть. Ну, круто. Господи, Озеров, о чем ты думаешь?
– Нормально все там. Зачем ты так рано встаешь?
– Потому что выспалась, - ставит чашку с кофе на стол и подает тарелку с сырниками и сметаной.
– Спасибо. Сейчас в этом есть плюс. Больше успеем сделать. Позавтракаем, потом поедем тебе за телефоном. И не спорь! Дальше прокатимся по городу. Я не смогу тебя везде и всегда возить, поэтому покажу ближайшую остановку, нужные магазины и прочее. Понятно?
– Да. А когда мы поедем к папе?
– В понедельник.
– Но еще три дня.
– Это хорошо, что ты умеешь считать. Это не обсуждается, Оля. Завтра так уж и быть ему позвонишь, а лучше в воскресенье.
– Почему? Зачем ждать?
– непонимающе произносит Оля.
– Затем, что у него должен быть стимул встретиться с тобой. Ты должна быть с ним строже. Повторяю, мы не будем это обсуждать. И еще, мне не нравится, что ты не ешь до тех пор, пока не поем я. Что за дурь такая? Не отвечай, это риторический вопрос. Просто запомни- ты ешь, когда хочешь. Не надо ждать меня или кого-то другого. И по поводу Марка, вчера мы это не обсудили, но ты должна понимать, что он своеобразный парень, который вероятнее всего будет тебя донимать. Постарайся не обращать на него внимания.
– Хорошо.
– Что хорошо?
– На все, что вы сказали- хорошо. Я вас поняла.
– Вот и отлично, давай бери тарелку и ешь вместе со мной.
Позавтракали без происшествий и поехали по намеченным местам. Попытки сопротивления Оли купить нормальный телефон, и прочая подобная чушь меня нисколько не волновали, в некотором смысле забавляли. Немного поездили недалеко от дома, не знаю запомнила ли что-нибудь Оля, но вид у нее был вполне осмысленный. Домой приехали ближе к ужину, уставшими и голодными.