На коне бледном

Пирс Энтони

— Чертова Вечность! — ругнулся Зейн. — Я прав и делаю то, что должен. Пускай Бог меня проклянет или Сатана благословит, но я хочу знать, что вершу правосудие честно.

Неожиданно Зейн почувствовал себя гораздо лучше; сомнения были побеждены.

Нынешний клиент Зейна находился под землей неподалеку от Нэшвилла, столицы музыки кантри. Для Морта, способного свободно проходить сквозь землю, не составило ни малейшего труда доставить наездника в нужное место. Зейн увидел слой песка, гравия и разных пород камня, прежде чем добрался до наклонной шахты, прорезающей угольную

жилу, и дошел до небольшого штрека, в котором недавним обвалом замуровало двоих горняков. Для них не осталось никакой надежды. Воздуха было мало, а спасателям требовался не один день, чтобы пробиться к тем, кого застиг обвал.

В шахте царила непроглядная темнота, но Зейну все было хорошо видно. Похоже, новая должность придала Зейну магическое зрение, так что обычная темнота не могла помешать ему видеть, что творится вокруг. Шахтеры лежали у образованной завалом стены, сберегая силы и дыхание. Они знали, что отсюда выхода нет.

— Привет, — сказал Зейн, чувствуя себя очень неловко.

Один из шахтеров повернул голову. Его зрачки расширились в усилии что-нибудь рассмотреть, и, конечно, Зейн магическим образом стал видимым.

— Ни черта не видно, — пробормотал шахтер, — но, похоже, мы скоро сведем счеты с жизнью.

Второй, разумеется, посмотрел в ту же сторону и увидел Зейна.

— Череп под капюшоном! Это Смерть!

— Да, — сказал Зейн. — Я пришел за одним из вас.

— Ты пришел за нами обоими, — сказал первый шахтер. — У нас осталось воздуха на час, а может, и меньше.

Зейн взглянул на свои часы:

— Меньше.

— О Господи, как не хочется умирать! — сказал второй шахтер. — Я понял, что надежды нет, как только услышал обвал. Так или иначе, мы давно уже жили взаймы, ведь компания не обращала внимания на нарушения правил техники безопасности. Было бы у меня побольше ума, я бы уже давно послал к чертям эту работу!

— Ну и куда бы ты пошел? — спросил первый шахтер.

— Да никуда, — вздохнул второй. — Сам виноват — не приобрел никакой другой профессии. — Он снова взглянул на Зейна. — Сколько времени осталось?

— Девять минут, — ответил Зейн.

— Хватит, чтобы исповедоваться.

— Что?

— Исповедуй меня. Это последнее таинство моей религии. Я никогда не был хорошим верующим, но я хочу попасть на Небеса.

Второй шахтер хрипло рассмеялся:

— Я знаю, что я туда не попаду!

Зейн присмотрелся к камню греха.

— Ты попадешь на Небеса, — сказал он первому шахтеру. — А ты под сомнением. Поэтому я должен забрать твою душу лично.

— Под сомнением? А что это значит?

— Твоя душа балансирует между добром и злом, потому точно не определено, пойдешь ты на Небеса, в Ад или будешь некоторое время пребывать в Чистилище.

Шахтер рассмеялся:

— Это уже хорошо!

— Хорошо?

— По крайней мере я хоть куда-нибудь денусь. Я не боюсь Ада. Я его заслужил. Я обманывал жену, обворовывал правительство… Назначь цену. Я готов платить.

— Ты не боишься Ада?

— Я боюсь лишь одного — оказаться навечно замкнутым в ящике вроде этого, когда воздух уходит, а ты совершенно беспомощен. Я буду находиться здесь еще час, но не вечно. Меня не волнует, что еще со мной произойдет, если только я выберусь отсюда.

— А меня волнует! — сказал первый шахтер. — Я так напуган, что скоро не смогу говорить внятно!

Зейн задумался. Он понял, что умирающий нуждается в том, чтобы кто-нибудь поддержал его в этот момент, не оттолкнул. Зейн решил попытаться помочь.

— Я пришел сюда за одним из вас, находящимся на чаше весов, однако полагаю, что другой больше нуждается в моих услугах.

— Да, лучше помоги ему, — посоветовал клиент, пребывающий в неустойчивом положении. — Не скажу, что мне нравится умирать, но, думаю, я как-нибудь с этим справлюсь. Я знал, на что иду, когда нанимался на эту работу. Может быть, мне понравится в Аду.

Зейн присел рядом с первым шахтером.

— Чем я могу тебе помочь?

— Я же сказал — исповедуй меня. Это будет лучшая помощь.

— Но я не священник. Я даже не принадлежу к твоей церкви.

— Ты — Смерть. Ты можешь это сделать!

Возможно, возможно…

— Тогда я буду слушать и судить твои прегрешения — хотя и так уже знаю, что они невелики.

— Один грех, — беспокойно заговорил шахтер. — Один грех не дает мне покоя многие десятилетия. Моя мать…

— Твоя мать! — произнес Зейн, содрогнувшись.

— Я думаю, что убил ее. Я… — шахтер запнулся. — Эй, Смерть, с тобой все в порядке? Ты выглядишь бледным даже для Смерти.

— Я понимаю, что значит убить мать, — ответил Зейн.

— Это хорошо. Она… Я был тогда подростком… Она попала в больницу, и…

— Я понимаю, — повторил Зейн и взял шахтера за руку. Он знал, что его одетые в перчатки руки на ощупь кажутся костями скелета, но шахтер не отдернул руки.

— У нее был рак, и я знал, что она испытывает сильную боль, но…

Зейн сжал его руку.

Успокоившись, шахтер продолжал:

— Я приходил к ней, и однажды она попросила меня выйти из комнаты и прочитать, что там написано, — ну, знаешь, что пишут на двери. Я вышел и посмотрел, и там было что-то написано, но я не мог прочитать. Наверно, это была латынь. Я пошел обратно и сказал ей об этом, и она спросила, не такое ли слово написано, и произнесла его по буквам. Я подтвердил, что действительно такое, и удивился, откуда она это знает, и она поблагодарила меня. Я думал, она довольна.

Шахтер судорожно вздохнул.

— А на следующее утро мать была мертва. Врач сказал, что она словно сдалась ночью и умерла. Никто не знал, почему это произошло, ведь она так упорно сражалась за жизнь. Но я задумался и вспомнил о слове на латыни, которое я сказал ей, — оно значило «неизлечима». Я сказал, что ей больше не на что надеяться, и она перестала пытаться выжить. Я убил ее.

— Но ты же не знал! — попытался возразить Зейн.

— Я должен был знать! Я должен был…

— Тогда ты оказал ей услугу. Остальные скрывали от нее правду и заставляли несчастную продолжать жить и терпеть боль. Ты избавил ее от сомнений. — Говоря это, Зейн обращался скорее к себе, чем к шахтеру. — Это не грех.