На корабле утро
Шрифт:
– Подождите пока здесь.
Он пошел договариваться со знакомым связистом, а я остался топтаться на тротуаре.
Мимо меня неспешно шествовала клонская семья: папа, мама, девочка лет семи и мальчик. Мальчику было годков пять. Он гордо восседал на белой игрушечной лошади с колесиками. Лошадка бодро жужжала и уверенно катилась вперед со скоростью пешехода.
Классная вещь! Я улыбнулся.
Отец семейства вдруг повернулся ко мне и что-то сказал. Разумеется, на фарси.
Переводчика
– Извините, не понимаю. – Я развел руками.
Вероятно, он привык, что у каждого русского в Синандже есть с собой «Сигурд». Мужчина удивленно задрал брови и снова что-то сказал.
– Он спрашивает, – выручил меня Горичный, появляясь будто из-под земли, – правда ли, что полностью отменен комендантский час.
– Не знаю.
– А я знаю. Сегодня утром его действительно отменили. Ведь эскадре «Сефид» капут! – Горичный отвернулся от меня и донес ту же мысль до клона на языке фарси.
Впрочем, вряд ли этот конкордианец был клоном в буквальном смысле этого слова.
Судя по отлично скроенной одежде, да и по игрушечной лошадке (недешевая в Конкордии штука, я думаю), он и его семья принадлежали к одной из высших каст. Да и право на обзаведение детьми клонированным гражданам Конкордии предоставлялось ну очень редко, лишь за особые заслуги.
Выслушав ответ Горичного, отец семейства что-то скомандовал своим детям. Именно «скомандовал», у них с семейной дисциплиной строгач полный, особенно у пехлеванов.
Мальчик остановил лошадку, слез с нее. Девочка подбежала к нему, взяла его за руку. Они дружно что-то проскандировали – вероятно, стишок строк на шесть—восемь.
Я вопросительно посмотрел на Горичного. Старлей, похоже, сам обалдел.
Он присел перед детьми на корточки, попытался сделать серьезное лицо, сказал им что-то откровенно позитивное, подарил каждому по крохотному тубусу жевательного зефира «Вкусняшка».
На этом представление закончилось, клоны помахали руками и ушли.
– Что это было? – спросил я у Горичного.
– Это были новые веяния пропаганды, – ответил тот, рассеянно улыбнувшись. – Стихотворение. Причем не детское. Очень тяжелым, пафосным языком написано, я половину не понял. Но смысл такой, что пехлеваны с Земли мир спасли. Подчеркиваю: с Земли. И теперь все благоверные люди будут жить счастливо. Но для этого надо дружить.
– Ого. Это, что ли, наши пресс-офицеры балуют?
– Может, и наши. А может, и нет. Знаете, яхта из Хосрова недавно прилетела?
– Что-то краем уха…
– На ней прибыла женщина, заотар. Заотар высшей пробы, так сказать. Уже третий день выступает в местном Дворце Пехлеванов перед клонами. Аншлаг, говорят, полный. Кто-то из наших туда ходил, пилоты из второго гвардейского, кажется.
– Здорово. Так, значит, снова «Москва – Хосров – братья навек»?
– А как иначе? – Горичный развел руками. – Но вернемся к вашей проблеме… Значит, я договорился. Второй этаж, комната триста. По вашему офицерскому удостоверению вас обязаны пустить. Будут спрашивать – скажете, идете к подполковнику Курехину.
– Знаю такого.
– Тем лучше. Но вместо Курехина двигайте прямиком в трехсотую. Скажите: «Я капитан Степашин». Этого достаточно.
Так я и поступил.
Зашел, нашел, сказал. Дали мне терминал, открывают сессию Х-связи.
– Говорите, есть «Урал», – тихо сказал мне Толик.
Что говорить? Хорошо Горичному советы давать! «Я люблю тебя, давай поженимся».
Но это же как-то резко, правда? Или нет?
– Любава, солнышко, это Лева… Да что же мы с тобой все время ругаемся, а? Это потому что я дурак… Ты права, тут было немножечко войны. На днях пришлось с автоматом побегать… Но теперь уже всё! Теперь точно всё! В Синандже даже отменили комендантский час. Это мир, понимаешь? Сегодня же пойду поговорю о твоем переводе. Ты согласна?
Нет, думаю, нет, Лев, мало сказал. Еще говори! Ты же пулям не кланялся, чего перед девушкой любимой робеешь?!
– Помнишь, как мы с тобой на оленях катались? Я тогда подумал, что не бывает такого счастья, быть не может: встречаешь самую красивую девушку на свете, говоришь ей: «А не хотите ли прогуляться?» А она тебе отвечает: «Прогуляться? Давайте попробуем». Думал, не бывает такого счастья! И нет, вот оно, прямо в руках… Любава, я люблю тебя… Я прошу тебя… стать моей женой.
Я нажал кнопку «Отправить».
Ответа не было три минуты.
Пять минут без ответа…
Среди операторов пополз тревожный ропоток.
Восемь минут…
Многовато. Даже с учетом всех ретрансляций.
– Оно хоть отошло? – спросил я у Толика.
Тот не отвечал, шаманил над своим пультом.
– Отошло, – ответил он, поворачивая ко мне лицо с безвольно опустившимися уголками губ. – Отойти отошло, но… Подтверждение приема с Земли не получено. И последние передачи от дальних абонентов пришли с «мусором». Сейчас разбираемся.
Я провел в комнате номер триста еще полчаса.
Х-связи не было. Вообще не было. Не пришел даже обязательный контрольный сигнал.
– Мы только что приняли через спутник связи над Урмией… – Толика, казалось, пропустили через стиральную машину, он весь взмок и вместе с тем как-то помялся, что ли. – Ваше собственное…
Он явно не знал что сказать. Нажал на кнопку. На экране перед собой я увидел… свое лицо.
Капитан Степашин трагично задрал брови и заговорил:
– Любава, солнышко, это Лева…