На Красном дворе
Шрифт:
Не прошло и получаса после отъезда Вышаты, как дорога из Кожемяк в Княжеский конец начала оживляться; конные и пешие толпы увеличивались, занимая площадь между Кожемяцкими воротами и хоромами воеводы.
Испуганная этим обстоятельством, Людомира приказала запереть ворота.
Видно было, что народ с умыслом останавливался перед домом Коснячко, потому что с каждою минутою все громче произносилось его имя.
Вскоре кто-то подошел к оконцу в частоколе воеводы и начал громко кричать:
— Эй!.. Вы… Отоприте
— Позовите сюда воеводу — заячью шкурку!.. — крикнул другой. — Пусть идет на совет… Народ просит его.
— Пусть даст нам коней и мечи, и мы сами прогоним половцев!
— И без дружины обойдемся!
Толпа росла, шум увеличивался.
Людомира в испуге послала отрока к окошечку в частоколе и велела сказать, что воевода уехал на княжий двор.
— Неправда! — крикнули за воротами. — Мы видели, как отсюда выходил тысяцкий Берестова. Значит, воевода дома!
— Вышата не застал воеводы, — отвечал отрок из окошечка.
— В таком разе мы найдем его… Если он воевода, так пусть ведет рать на половцев, а не сидит дома, словно заяц в лесу.
Волна народа приближалась и становилась опасной.
— Пойдем к князю! — послышались голоса.
— Пойдем!
— Нам не таких надо князей, которые пируют на наши куны… Мы найдем таких, которые будут отстаивать нашу жизнь и добро в открытом бою…
Неисчислимая масса пешего и конного народа все увеличивалась, волновалась и шумела.
Но вдруг из толпы выехал всадник и, махая собольей шапкой над головою, закричал:
— Братцы, други милые, давайте разделимся! Пусть одна половина идет на княжий двор и требует от князя коней и мечи, а другая пойдет к темнице, в которой заперт князь Всеслав… Если Изяслав не хочет княжить над нами, то мы освободим Всеслава и посадим его на княжий стол. Пусть княжит и защищает нас!
Речь эта, по-видимому, понравилась народу, так как, словно по мановению жезла, толпа разделилась на две половины. Одна половина двинулась за двор Брячислава через мост и ворота Святой Софии к Княжескому концу, а другая поворотила назад и отправилась к месту заключения князя Всеслава.
Изяслав знал о начавшемся волнении народа, но, имея при себе дружину, не боялся киевлян и пренебрегал ими; он не ожидал, что бунт примет такой грозный характер.
На всякий случай князь послал воеводу Коснячко к митрополиту Георгию с просьбою поспешить на княжеский двор и помочь усмирить народ.
Едва воевода успел уехать, как перед воротами княжеского двора стал собираться народ, и вскоре уже он толпился, выл и шумел, как разъяренное море.
Великокняжеский двор был обнесен таким же частоколом, как и хоромы воеводы Коснячко; фасадом он был обращен к Десятинной церкви и Бабьему Торгу, а задки его примыкали к каменным стенам Перевесища. Стоя на высоком холме неподалеку от дороги, ведшей от Боричева оврага, он казался вполне обособленным.
Изяслав сидел со своею дружиною в сенях, когда услыхал какие-то дикие крики на дороге. Один из бояр выглянул через окошечко в частоколе и отскочил с испугом. Внизу и на площади вокруг Десятинной церкви собрался весь Киев.
— Княже! — сказал он, задыхаясь от страха. — Народ пришел с веча!
Изяслав, окруженный дружиною, вышел из сеней с намерением подойти к калитке. Ему загородил дорогу его сын Мстислав.
— Не гоже тебе вести речи с бунтовщиками, — сказал он, — останься с дружиною, а я пойду к ним…
— Да, останься, князь, — молвили дружинники.
— Пусть Мстислав поговорит с ними! — настаивали другие.
Изяслав вернулся на рундук и стал о чем-то говорить с дружинниками; по-видимому, речь шла о том, что делать с бунтовщиками. Он размахивал руками и явно выходил из себя.
Мстислав выглянул через оконце в частоколе и замер на месте: весь Бабий Торг и вся площадь вплоть до церкви Святой Софии были заполнены народом, и княжеский двор казался окруженным со всех сторон.
Кто-то из толпы заметил Мстислава, выдвинулся вперед и крикнул нахально:
— Княжич! Половцы почти каждый день делают набеги на наш город, и никто не защищает его. Дошло до того, что никто из нас не может показаться в Предславине и на Шулавке…
— А разве мой отец не ходил на половцев к Альте? — в свою очередь спросил Мстислав.
— Ходить-то ходил, да проку из этого никакого. Не князь победил половцев, а они победили князя. Он вернулся домой, а они за ним следом.
— Где же половцы? — с гневом спросил княжич.
— С рундука не видно! — отвечали ему.
— Спроси дружину! — кричали иные.
— Князь держит дружину не для нас, а для дударей да плясунов, — пошутил кто-то.
Мстислав побагровел.
— Чего вы кричите, бараньи головы… Не вам, дубье, приказывать князьям! Не ваше это дело!
— Наше, потому как он княжит у нас; когда он не будет княжить, тогда мы перестанем приказывать ему.
— Пусть даст нам коней и оружие, и мы обойдемся без князя и дружины.
Спор народа с Мстиславом принимал угрожающий характер, и разгневанный княжич вернулся к отцу, с которым начал о чем-то говорить, посматривая через ворота, не едет ли митрополит, чтобы успокоить чернь.
Между тем мятежники, не получая никакого определенного ответа от Изяслава, оскорбляемые княжескими отроками и дружинниками, выходили из себя; они неистовствовали и напирали на ворота княжеского двора.
— Дело принимает скверный оборот! — заметил князю его приближенный Чудин, всегда неразлучно при нем находившийся. — Народ остервеняется. Пошли караулить Всеслава.
Изяслав посмотрел вперед и увидел новую громадную толпу, приближавшуюся к Княжескому концу.
— Ну, вот и митрополит с крестом! — радостно заметил он.