На краю бездны
Шрифт:
– Ты не представишь меня молодой леди? – Этот человек говорил с её начальством на - ты. Ноги Джил стали ватными, а голова настойчиво подсказывала, что надо незаметно уйти. Но она продолжала стоять.
– Это Кэйлаш, Джил Кэйлаш, наш подающий надежды сотрудник. Джил, это Люциан Стоун, государственный обвинитель.
Мужчина с голубыми глазами поднялся навстречу ей и снова улыбнулся.
– Кэйлаш умудрилась выиграть самое нудное дело года, всего лишь апеллировав к правам собаки, – теперь всю её жизнь это
– Рад знакомству, мисс Кэйлаш, – ему хватило мгновения, чтобы взглянуть на её пальцы, увидеть, что на них нет обручального кольца и правильно обратиться к ней.
– Взаимно, – Джил пожала протянутую ей руку, ощущая себя деревянной куклой, руки и ноги которой двигались нелепо и угловато. Но Стоун улыбался настолько приветливо и светло, что Джил не могла не улыбаться ему в ответ, забывая о смущении.
Словно почуяв ситуацию, в кабинет вошла секретарь, неся поднос с кофе. Пробубнив что-то, Джил ретировалась к дверям и выдохнула, лишь оказавшись в лифте.
Невероятно. Человек, не проигравший ни одного процесса и никогда не шедший на сделки с совестью, на которого пару раз были совершены покушения и о котором столько рассказывали преподаватели в университете, стоял перед ней и улыбался.
Джил рассеяно провела рукой по волосам. Когда прозвенел сигнал лифта, и серые дверцы плавно разъехались, выпуская её, Джил наконец-то смогла придать лицу спокойное и сосредоточенное выражение. Правда, это было проблематично, поскольку губы сами растягивались в улыбку. И всё же, даже после того, как она с головой ушла в дела, приятное ощущение от встречи возвращалось, настраивая мысли на позитивный лад.
Время обеденного перерыва Джил хотела провести в офисе, но теперь передумала. Горячий шоколад и пара круассанов заслуживают большего внимания, чем гора бумаг. Она уже собралась уходить, когда дверь в её кабинет открылась. Никто иной, вероятно, как кто-то из коллег.
– Я уже ухожу, поэтому давай поговорим позже, – Джил искала в самом нижнем ящике стола чистые листы бумаги.
– Я бы с большим удовольствием принял Ваше предложение, но позже я, к сожалению, не смогу. Через час мне надо вылетать в соседний регион.
Джил застыла от неожиданности, затем резко дернулась, отчего её голова довольно ощутимо приложилась к доске стола. Джил тихо зашипела от боли и выпрямилась, поднимаясь с пола. В одной руке она зажимала злополучную бумагу, а второй потирала ушибленное место. Невероятно нелепое и смешное положение. А перед ней стоял с все той же потрясающей улыбкой Стоун.
Джил мысленно закатила глаза, понимая, что на столе у неё бардак, сама она вылезла из-под стола, а на голове после столкновения со столешницей царит хаос вместо прически.
– Простите, я думала, что это кто-то из моих коллег, – она сложила бумаги на столе, создавая видимость порядка.
– И вы извините меня за вторжение. Но мне хотелось узнать больше о Вашем деле с собакой, – если бы его взгляд не был абсолютно серьезным,
– Что именно? – Даже сознавая, что это выглядело грубо, Джил ничего не могла поделать с собой. Воспоминания будили что-то очень глубокое, личное, словно переворачивали глубоко засевший внутри осколок.
– Вы – единственная, кто обратил внимание на то, что другие сочли бы пустяком.
Джил подняла голову, недоверчиво глядя на Стоуна.
– Что Вы имеете в виду?
– Почему Вы из адвоката клиента стали адвокатом животного?
Повинуясь странному желанию объяснить человеку, который внушал доверие и словно понимал её шаги, Джил пожала плечами:
– Потому, что я просто поняла, что мы не обращаем внимания на тех, кто зависит от наших решений. Мы часто не задумываемся ни о ком, кроме себя, считая, что наши обиды важней. И принятые нами решения – самые справедливые, даже если они сделают больно кому-то, кто не может постоять за себя в силу каких-то обстоятельств.
Она отвела глаза, избегая смотреть на Стоуна, и, глядя в окно, продолжила:
– Я просто поставила себя на место собаки. На место ребенка. Старика.
На миг Джил оказалась посреди темной, пустынной ночи, перед старой развалиной, отдаленно напоминавшей дом. Пронеслись слова отца, говорившего по телефону с неизвестной женщиной об уходе из семьи. Она снова увидела разводы синяков на худой руке подростка. Джил знала, что увидит потом, самое худшее, внушающее желание вцепиться себе в волосы и завопить от медленно надвигающегося безумия. Поэтому заставила себя глубоко вздохнуть и вернуться к реальности. Она давно научилась бороться с прошлым, но порой оно не хотело уходить в темноту забвения.
Все же, она сильней каких-то отголосков прежней жизни.
– Я предложил бы Вам выпить кофе и продолжить беседу, но, к сожалению, у меня осталось время только на то, чтобы доехать до аэропорта. Ваши слова звучат очень мудро. Вы никогда не думали о том, что Вам стоит защищать невинных людей, а не делить имущество при разводе?
Джил повернулась к государственному обвинителю. Этот человек словно смотрел ей в душу и сочувствовал тому, что она там прятала. Она хотела возразить, что мечты мечтами, а реальность оставляет ей именно последнее. Но промолчала, вежливо улыбнувшись.
– Всего хорошего, мисс Кэйлаш, – Стоун не улыбался больше, серьезно смотря на неё, словно сканировал её мысли, – Не изменяйте своим убеждениям.
Глава 8
Полумрак старинного кабинета затягивал, словно он служил преддверием в некую глубокую нору. Пожилой мужчина легко распахнул массивную дверь, словно та была сделана из картона, и прошел внутрь.
– Я же сказал не беспокоить меня, – раздалось из глубокого кресла, стоявшего спиной к дверям, словно сидящий в нём не хотел, чтобы его видели.