На краю света
Шрифт:
Самана обратила внимание Таиты на письмена на стене.
– Вот записи тех, кто жил за столетия и тысячелетие до нас. Между нами не может быть тайн. Я не стану обманывать тебя – ты проницателен и поймешь все прежде, чем первое слово лжи сорвется с моих уст. Поэтому я признаюсь честно, что мне, и это под руководством Кашьяпа, лишь с четвертой попытки удалось открыть внутреннее око.
Ее рука указала на самые свежие из записей.
– Вот тут ты можешь видеть отметки о моих попытках. Возможно, поначалу мне не хватало умения и сноровки. Возможно, мои пациенты недостаточно далеко продвинулись по праведному пути. В одном случае результат оказался прискорбным. Предупреждаю тебя, Таита, что риск велик.
Некоторое время Самана
– И прежде меня были те, кому случалось терпеть неудачу. Посмотри сюда.
Настоятельница подвела мага к поросшим мхом письменам в дальнем конце стены.
– Они такие старые, что их тяжело расшифровать, но я могу сказать тебе, что здесь написано. Почти две тысячи лет назад в этот храм пришла женщина. Она была уцелевшей представительницей древнего народа, жившего в великом городе Илион на берегу Эгейского моря, и служила верховной жрицей Аполлона. И принадлежала к числу Долгоживущих, как и ты. Многие века после разграбления и разрушения ее города она бродила по земле, собирая знания и мудрость. Настоятелем тогда был Курма. Та чужеземка убедила его, что является преданной поборницей правды. И уговорила открыть ей внутреннее око. Достигнутый успех удивил и вдохновил настоятеля. И только когда она давно уже покинула храм, Курму начали обуревать сомнения и дурные предчувствия. Череда ужасных событий заставила его заподозрить, что эта гостья была обманщицей, воровкой, адептом левого пути, пособницей лжи. В конце концов он дознался, что она при помощи колдовства сгубила женщину, на которую пал первоначальный выбор. Преступница назвалась ее именем и сумела скрыть свою истинную сущность настолько, чтобы ввести в заблуждение настоятеля.
– Что же с ней сталось?
– Поколение за поколением настоятели храма богини Сарасвати пытались выследить ее. Но обманщица спряталась и исчезла. Возможно, сейчас она уже мертва. И это лучшее, на что мы можем надеяться.
– Как ее звали? – спросил Таита.
– Тут начертано ее имя. – Кончиками пальцев Самана коснулась надписи. – Она назвалась Эос, в честь сестры бога солнца. Теперь мне известно, что это ненастоящее ее имя. Но знак ее духа представляет собой след кошачьей лапы. Вот он.
– Много ли еще случалось неудач? – Таита попытался отвлечься от темных предчувствий.
– Немало.
– Расскажи мне что-нибудь из твоего собственного опыта.
Самана задумалась на минуту.
– Мне особенно памятен один случай, – начала она. – Я тогда еще была послушницей. Того человека звали Вотад, он был жрецом бога Одина. Кожу его покрывали священные синие татуировки. Он пришел в этот храм из северных земель за холодным морем. Это был человек очень крепкий, но умер под бамбуковой иглой. Могучая физическая оболочка не помогла ему удержать силу, вырывавшуюся на свободу с открытием ока. Его мозг взорвался, и кровь хлынула из носа и ушей.
Самана вздохнула:
– Смерть ужасная, но скорая. Возможно, Вотаду повезло более иных из его предшественников. Внутреннее око может обратиться против своего обладателя, как ядовитая змея, кусающая свой хвост. Некоторые из ужасов, которые оно открывает, слишком яркие и жуткие, чтобы их вынести.
Остаток дня они провели в молчании, а Тансид тем временем трудилась за мраморным столом, полируя последние бамбуковые иглы и раскладывая хирургические инструменты.
– Теперь тебе известен риск, с которым предстоит столкнуться, – снова заговорила Самана. – Тебя никто не заставляет предпринимать попытку. Выбор исключительно за тобой.
Таита покачал головой.
– Нет у меня выбора, – сказал он. – Теперь я знаю, что этот выбор был сделан за меня в день моего появления на свет.
Эту ночь Тансид и Мерен спали в комнате Таиты. Прежде чем задуть светильник, Тансид вручила старику фарфоровый горшочек с теплой растительной настойкой. Выпив, Таита растянулся на тюфяке и впал в глубокий сон. Мерен дважды за ночь вставал, чтобы послушать, как дышит его товарищ, и укрывал одеялом от холодного предрассветного воздуха, просачивающегося в опочивальню.
Проснувшись, Таита обнаружил, что все трое – Самана, Тансид и Мерен – сидят вокруг его матраса.
– Готов ли ты, маг? – с непроницаемым выражением спросила Самана.
Таита кивнул.
Но Мерен не сдержался.
– Не соглашайся, маг! – выпалил он. – Не позволяй им проделывать это с тобой. Это плохо.
Таита положил руку на мускулистое предплечье спутника и с силой встряхнул его.
– Я избрал тебя для исполнения этого поручения, – сказал он. – Ты нужен мне. Не подведи меня, Мерен. Если мне придется делать все это в одиночку, кто может поручиться за последствия? А вместе мы добьемся успеха, как это столь часто случалось раньше.
Мерен несколько раз судорожно вздохнул.
– Готов ли ты, Мерен? – продолжал старик. – По-прежнему ли ты на моей стороне?
– Прости меня, маг, – прошептал Мерен. – Я проявил слабость, но теперь я готов.
Самана повела их в залитый утренним солнцем сад, к древнему строению. На одном конце мраморного стола лежали хирургические инструменты, у противоположного стояла жаровня с углем, над которой дрожало яркое марево. На полу перед столом лежала расстеленная овчина. Таита не нуждался в объяснениях: он опустился на колени в центре овчины, лицом к столу. Самана кивнула Мерену, заранее получившему от нее указания, что ему следует делать. Мерен встал на колени рядом с Таитой и бережно обнял так, чтобы он не мог пошевелиться.
– Закрой глаза, Мерен, – скомандовала Самана. – Не смотри.
Встав над мужчинами, она предложила Таите закусить кожаный ремешок. Тот отрицательно мотнул головой. Женщина опустилась на колени перед ним, держа в правой руке серебряную ложку; двумя пальцами левой руки она приоткрыла веки правого глаза Таиты.
– Всегда через правый глаз – сторону правды, – прошептала она и раскрыла веки шире. – Держи крепко, Мерен!
Тот буркнул в знак согласия и стиснул наставника, обхватив его словно бронзовым кольцом. Самана завела серебряную ложечку под верхнее веко пациента и уверенным, твердым движением извлекла глазное яблоко из глазницы, оставив его, похожее на яйцо, висеть на щеке у Таиты на ниточке зрительного нерва. Вместо глаза осталась глубокая розовая дыра, блестящая по краям от слез. Самана передала серебряную ложку Тансид, которая отложила ее в сторону и выбрала одну из бамбуковых игл. Девушка подержала ее острие над жаровней, пока оно не обуглилось и не затвердело. Затем передала еще дымящуюся иглу Самане. Держа иглу в правой руке, жрица опустила голову так, чтобы хорошо видеть пустую глазницу Таиты, и изучила, где и под каким углом зрительный путь входит в череп.
Веки Таиты дрожали и дергались под ее пальцами, непроизвольно моргали. Самана не обращала на них внимания. Она медленно вводила иглу в глазницу, пока та не коснулась входа в зрительный канал. Женщина усиливала давление, пока игла внезапно не проткнула мембрану и не заскользила вдоль нерва, не повреждая его. Инструмент проникал вглубь почти без сопротивления, скользя все дальше и дальше. Когда острие почти на длину пальца вошло в лобную долю мозга Таиты, Самана скорее угадала, чем почувствовала некое препятствие – это было сплетение нервов, идущих от обоих глаз и образовывающих так называемый зрительный перекрест. Бамбуковая игла достигла врат. Следующий шаг следовало выполнять с предельно точным расчетом. Хотя выражение лица женщины оставалось невозмутимым, на ее чистой коже выступили капельки пота, глаза прищурились. Она собралась и в последний, решающий раз надавила на иглу. Никакой реакции от Таиты не последовало, и жрица поняла, что промахнулась. Она слегка потянула иглу к себе, немного сменила угол и воткнула снова на ту же длину, но на этот раз целясь немного выше.