Шрифт:
– Ты просто не умеешь любить, Жан, – заключает она в конце концов и вынимает из его волос цветы. Белый невзрачный алтей, принесённый кем-то с поля ещё до наступления рассвета. Лепестки падают к ногам и остаются на полу. Мертвые и застывшие.
У Марго всегда все выходит предельно просто.
А у Жана... У Жана в голове вертится, что она слишком много о себе думает, и что заняться ей совершено нечем, и глаза от неё уже почти что режет.
У Жана вообще ещё много чего в голове вертится, но говорит он только короткое и сухое:
– Гретхен, у меня дела.
– Святоша, Жанушка,
– Абонент вне зоны действия сети, перезвоните позже, – настойчиво рекомендует Жан и возвращается к работе.
Маргарита легко подхватывается со стола и тянет на себя военную карту, заставляя и Вианнея потянуться следом, поднять глаза, смотреть на неё.
– Вот что я тебе скажу, ты не переживешь Страшный Суд, – сообщает она таким голосом, будто нашёптывает ему слова любви. Впутывает в них ненависть, насмешку, презрение, но её попытки задеть все равно выходят нелепыми и смешными.
Марго сплевывает горечь.
– Ты давно в пророки записалась? – Вианней отнимает ледяные пальцы от своего лица и в ответ получает взрыв весёлого смеха. Марго запрокидывает голову кверху, обнажая шею, и не может успокоится ровно две с половиной минуты.
– Жа-а-ан, кто станет терпеть тебя там, где ты не нужен? Когда Геенна падет, с кем воевать будешь, полководец? Или ты слишком занят, чтобы головой думать?
Маргарита исчезает так же быстро и легко, как и появляется.
Вианней не провожает её взглядом, он вообще-то смотрит в карту, а видит – видит упавшие на неё полы алого платья. Слова Антиохийской настойчиво вьются в голове, потому что именно их Жан в первую очередь старается забыть.
Он смотрит в карту, да и черт бы с ним, со Страшным Судом.
Марго очень бледная. Всегда была. А ещё у неё алые кудри, от которых, наверняка, у Жана глаза и режет. Не рыжие, алые именно, и платье у Гретхен такое же алое, будто полыхающее. Оттого кажется, словно и сама она занялась едким выжигающим пламенем, но это все притворство, ведь руки у неё ледяные, Жан знает. Марго производит тяжёлое впечатление чего-то гнетущего и порочного, чего вообще не должно быть на Небесах.
Но самое раздражающее заключается в том, что сколько Вианней не думает, не может ответить себе на вопрос, чего ради Антиохийская вьётся вокруг, словно ворон над умирающим.
Будто ждёт, пока он сломается, подтачивает выверенными словами и взглядами, улыбается, и смеясь, запрокидывает голову.
Ломаться в планы Жана совсем не входит.
Ветер рвал и метал, словно поддавшись всеобщей ярости. Над Сефиротом низко клубились тучи, не обещавшие ничего хорошего. Косые струи били ледяным душем по мраморным стенам, плитке и каждой из ста двадцати ступеней, предвосхищавших вход в небесный дворец. Громыхало пока что где-то вдали, но ангелы пророчили, что не пройдёт и получаса, как гроза уже будет здесь.
– Погодка под стать, – бурчит Жан, прикрывая многострадальную голову папкой с документами.
В Раю не лучшие времена сейчас. Войска терпят поражение за поражением, всё потому, что кто-то беспощадно сливает
– Не-е-ет, все же у нас святые, все с нимбами, – Вианней цокает языком и вот тогда она снова попадается ему на глаза.
Разлом у Райских врат остался после недавней битвы. Кое-где осыпавшийся уже, исписанный морщинистыми трещинами и уродливый до мерзости. А на краю – Антиохийская.
Внизу, очень далеко внизу полыхают костры и виснут дымные облака, носится горячий ветер, вздымая в воздух клубы пепла и пыли. И вот там – Ад.
Марго косится с отвращением, но прыгнуть все-таки собирается.
– Что ты там забыла в такое время? – не нужно уточнять, хочет ли она попасть в Геенну, ведь хочет же. Поэтому Вианней переходит сразу к делу.
– А, ты... Меня воротит от того, что приходится объяснять, – она даже не оборачивается, скользит по Жану скучающим взглядом и не выказывает ни единого признака беспокойства. Вообще-то, спускаться в Геенну строжайше запрещено. Вообще-то, Антиохийская об этом знает. – Как будто ты один имеешь близких людей в Преисподней, как будто ты не осведомлён прекрасно, что я туда наведываюсь с завидной периодичностью. Да с твоим образом жизни я бы уже начала пробивать и себе местечко где-нибудь на Девятом кругу; когда-нибудь ты точно там окажешься.
Жан пропускает раздражённые пики мимо ушей, стряхивает, словно капли дождя с одежды, делая шаг к разлому.
– Неужели нельзя повременить с этим? Ведь даже абсолютно конченый идиот сообразит, что если за подобным попадётся, то на него в первую очередь и свалят все эти предательства.
– Не знай ты меня всю прошедшую сотню лет, и свалил бы. А пускай и свалят, я не боюсь. Допроси по прибытию, если хочешь. Где была, зачем ходила, имела ли связь с Дьяволом, – Маргарита сейчас вроде как не смеётся, но в голосе сквозит ирония, злая и острая, – Из-за того, что сейчас происходит в Сефироте, в Ад толком не сунешься. Найти бы этого предателя, да все кости ему переломать, ненавижу, когда мне так осложняют жизнь. Поможешь даме, Вианней? – Антиохийская кивает на разлом перед собой, и в воздух вздымаются промокшие огненные кудри.
– Сейчас это опасно, – уверенно отрезает Жан.
Марго одной ухмылкой говорит: «ясно», Марго раздосадовано вздыхает: «ещё один трус на мою голову», но вслух озвучивает только:
– Да плевала я.
Рай словно ополоумел.
Сданы все позиции, все детали, до каждой мельчайшей хитрости, всё оказывается в руках Пандемониума. В таких условиях даже исправное умение Михаила махать мечом с трудом выручает Небесное воинство. Всё летит к чертям в прямом и условном смысле.
Именно в этот момент возвращается Марго.
Вианней замечает алые всполохи краем глаза, но за локоть ловит её только в дверях комнаты, куда его и затаскивают грубо и без лишних разговоров.
– Гретхен, нашла время, – придушенно шипит Вианней, подпирая спиной массивные дубовые двери, – ты хоть в курсе, что...
Что ты пропала?
– Да знаю я, сейчас от меня пахнет этой... Преисподней, – Антиохийская кривится и, оборачиваясь спиной, спешно расстегивает драное, подпаленное платье.