На крыльях миражей
Шрифт:
Рыжеволосая хохотушка в белом приталенном сарафане с мелким цветочным рисунком сидела вполоборота к нему спиной, активно жестикулируя руками и телом.
Видно взгляд у Вадима был слишком пытливым, или девчонки оказались чересчур бдительны. Блондинка наклонилась к собеседнице, что-то шепнула, показав на него глазами. Рыженькая собеседница обернулась, выстрелила в него ироничной усмешкой и застыла, забыв при этом закрыть рот.
Вадик оказался упрямцем – глаз не отвёл, хотя желание спрятаться было, но смутился, что можно было понять по проступившему на
– Обернись, – мысленно обратился Вадим к мирозданью с просьбой, – какие красивые у девочки глаза. В такие нельзя не влюбиться.
Он ещё не понял, что очарован скромным обаянием молодости, что разглядеть на таком расстоянии глаза немыслимо, а подсознание легко определило градус интереса, посылая в мозг потрясающие воображение видения, заставляющие сконцентрировать внимание и грезить.
Глаза юноши всматривались в созданный возбуждённым сознанием соблазнительный образ трепетной чаровницы, воспалённое зрение осваивалось с ярким свечением её романтического сияния, воспринимая размытыми пятнами кроме общего восторженного впечатления отдельные соблазнительные детали девушки-мечты, похожей на яркую вспышку грозовой молнии.
– Алёна, ты идёшь, – спросила, вставая из-за стола подружка.
– Немного посижу. Мама придёт домой часа через полтора.
– Нельзя упускать такой шанс, – подумал Вадим, дождался, пока невольная помеха возможному счастью скроется за дверью и подошёл.
– Мне показалось, – застенчиво прошептал Вадим, что вы рассказывали что-то интересное.
– Это личное. Нельзя быть таким любопытным.
– О чём мы могли бы поговорить? Я Вадим. Можно, присяду?
– Зачем?
– Неужели ещё не догадались, – неуверенно пытался юноша поймать мотивирующие аргументы, – хочу познакомиться.
– Почему?
– А вы, вы бы могли ответить на такой вопрос? Наверно потому, что…
– Пожалуйста, не надо, – сказала девочка, – я тоже чересчур впечатлительная. Если хотите – можем немного прогуляться. Просто так.
Девушка и стекло
Поздняя осень хозяйничала как на улице, так и в душе. Угрюмые холодные дни с нудной ледяной моросью, колючий промозглый ветер, голые ветви безжизненных дерев – всё заставляло зябнуть. Асфальт в бесформенных дырах от замороженных луж давил на нервы. Стремительно улетающие куда-то вдаль облака намекали на невозвратность. Смутно ноющая, невыразительная какая-то, сентиментально-плаксивая грусть, вгоняла в уныние, которое как ядро фурункула, невозможно выковырнуть.
Всё однажды кончается.
Расстались они довольно давно: два месяца, десять дней и четырнадцать часов назад. Можно сказать, что с тех пор прошла целая вечность, наполненная немилосердными корчами души, наркотической ломкой в каждой клеточке безвольно размякшего тела. Душа безжизненна, возможно, уже мертва.
Сложно осознавать реальность, которую не принимаешь. До сих пор Светлана болезненно прощалась с иллюзиями, пыталась вымарать, затушевать в памяти всё, что связано с разрушенными отношениями, старалась окончательно расстаться с Димой и его неоднозначным образом, что удавалось не очень успешно.
Проекция мужчины, его облика, чувственных ощущений и эмоций, без которых жизнь стала невыносимо томительной, болезненно однообразной, точнее его предельно реалистичный прототип внутри головы, не давал покоя. Любимый в своём прежнем обличии приходил, когда вздумается, издевательски шутил, напрягал возбуждающими ласками, искушал, насмехался, дразнил.
Света сходила с ума от его, такого родного, манящего запаха, который никак не выветривался из памяти. Стоило дотронуться до любого связанного с Димой предмета, бросить взгляд на пейзаж, где бродили вдвоём, обнимались, смеялись, как мгновенно включалась цепочка живых ассоциаций. В мозгу начинала безжалостно крутиться молотилка, перемалывающая мысли исключительно о нём. Света то и дело забывала, где находится, вступала в безумные диалоги с ним, с самим собой. Порой женщине казалось. Что она сходит с ума.
Почему, зачем, если он навсегда закрыл дверь души, оборвал связующую нить? Он есть, но его точно нет, и никогда больше не будет рядом.
Танцующая на промозглом ветру опавшая листва, которой можно было позавидовать (ей больше нет необходимости бороться, её путь завершён), выглядела вызывающе шикарно в ярком разнообразии красок. О чём она загадочно шуршит? Наверняка сплетничают о её неприкаянности, о том, что нельзя быть такой впечатлительной, такой глупой.
Разве её вина, что Дима ушёл именно тогда, когда с ним было особенно хорошо?
– Хватит, хватит, – пронзительно шептала Света, – я устала ждать, что ты передумаешь, вернёшься! Отпусти, дай возможность заснуть, разреши про тебя не думать.
Нужно было в самом начале, когда скворец в душе весну прославлял, нахлебаться романтических впечатлений досыта, пока горячо, влажно и сладко, пока дрожь в коленках и приятная невесомость в голове, да и разбежаться.
Что я имею в сухом остатке – учеба недоучена, работу бросила. Вся жизнь была перекроена под любовь. Так и не проявленные до логического завершения чувства словно завернули в грязную тряпочку и отправили в мусорный бак. Это жизнь, это будущее? Эх, все-таки не удержалась. Опять начала себя жалеть. Обещала же себе: не буду про него думать. Прогуляться что ли туда-сюда, просто так, чтобы устать вконец и отключиться? Развлечься.
Махну куда-нибудь на самый край Севера, где айсберги и белые медведи, а из мужиков – смотритель семидесяти лет от роду, тишина и ни одного напоминания о нём, о том, что отныне я в этом мире одна.