На крыльях победы
Шрифт:
— Не сразу Москва строилась. Наблюдайте, думайте, учитесь.
Да, только так! Надо быть внимательным, изучать опыт товарищей, больше думать, иначе можно скоро стать добычей фашистов. Нужно овладевать военно-летным искусством, если ты действительно хочешь мстить врагу и выполнить свой долг перед Родиной.
Мечты о лихих воздушных схватках, которыми жили не только мы с братом, уступили место трезвым размышлениям и поступкам. Здесь, на фронте, началась новая учеба, но учеба, где каждый урок проходил под обстрелом фашистских зениток и атак немецких асов.
Однако это не пугало и не смущало. Нами владело то великое чувство, которое так помогало всем советским
В эти дни мы не раз вспоминали слова великого Суворова о том, что надо воевать не числом, а уменьем. К этому вынуждала и сама обстановка: уже с третьего дня нам приходилось делать по пять-шесть боевых вылетов, а иногда и больше.
Пока наши полеты были без потерь. Но война есть война, и вскоре в одном воздушном бою погиб Николай Коченев. Капитан Егоров и Павел Конгресско вступили в неравный бой и были подбиты. На искалеченных самолетах они приземлились на нашей территории и пришли на аэродром, неся парашюты и радиостанции.
Вскоре к нам, еще малоопытным летчикам, были присланы боевые, давно участвующие в войне пилоты — младший лейтенант Сергей Панов, Алексей Ремизов старший лейтенант Александр Колдунов. Они начали летать с нами, и в боевых схватках передавали нам свое искусство уничтожения врага.
Двадцатое сентября. Этот день — новая ступень в моей жизни. Рано утром мы поднялись в воздух и взяли курс на передний край, чтобы прикрыть наши наземные войска, начавшие передвижение. Идем на высоте двух тысяч метров. Чем ближе фронт, тем сильнее шумы в наушниках: обрывки команд, переговоры, свист, грохот, электроразряды. Передний край хорошо виден с высоты. Он отмечен пожарами, фонтанами взрывов снарядов нашей и немецкой артиллерии.
Шли восьмеркой. Но у самого переднего края я пересчитал самолеты и с удивлением увидел, что их значительно больше. Откуда другие? Чьи они? Я как-то не сразу обратил внимание на черные, с тонким профилем машины, которые замешались среди наших. Я шел за Колдуновым и думал, что он все видит и знает и поэтому мне нечего беспокоиться. Но тут Колдунов вошел в крутой вираж, а я до боли в глазах, стремясь не отстать от него, тянул на себя ручку управления. И вдруг понял, что идет воздушный бой и я нахожусь почти в его центре!
Вот передний самолет, за которым погнался Колдунов, резко накренился на левое крыло и на его фюзеляже открылся черный крест, обведенный белой каймой. Такой же крест был и на крыле. Фашист! Меня точно обожгло. А самолет густо задымил и пошел к земле. Потом он вспыхнул, как факел. Когда Саша Колдунов открыл по нему огонь, когда он его сбил, — я пропустил. Я был зол на себя. Но раздумывать об этом было некогда — наперерез Колдунову шла пара черных самолетов. «Да это же «мессеры», — мгновенно понял я и сразу же сообщил по радио ведущему:
— «Мессеры» слева выше!
А сам развернул самолет навстречу фашистам. Колдунов резко довернул влево, и мы оказались с ним на одной линии. Немцы неожиданно взмыли вверх и на большой скорости пронеслись над нами. Я успел заметить, что на них обрушились сверху два наших «яка». В это время Колдунов вошел в крутой вираж, я за ним, но чуть ниже, хотя это и давалось мне с большим трудом. Я видел только самолет ведущего, а остальное словно было закрыто какой-то мутной пленкой.
Наши самолеты вновь лезут вверх, и я вижу, что за нашими «яками» гонятся четыре «мессера». «Яки» уходят под нас. Колдунов открывает огонь по одному фашисту, я беру в прицел другой вражеский самолет, нажимаю на кнопки пушки и пулемета. Мои трассы тянутся к «мессерам», но пролетают то выше, то ниже их. Я никак не могу попасть в фашиста.
Колдунов выходит из атаки и, набирая высоту, пристраивается к паре «яков», я следую за ним. Выше нас вижу еще четыре «яка». Но где же противник? Он куда-то исчез. Сердце мое бешено бьется, и мне кажется, что его стук заглушает и работу мотора, и шум в наушниках. Я весь покрыт потом. Но в душе поднимается что-то торжествующее, радостное: я стрелял по фашистам, я вел с ними бой!
Вражеские машины больше не появлялись. Мы вернулись на свой аэродром и, возбужденные только что пережитым, стали разбирать наш бой. Никто из нас его не видел полностью, каждый участвовал лишь в каком-то эпизоде. И вот теперь, рассказывая о своих впечатлениях, мы помогали составлять общую картину. А Колдунов так умело сложил наши наблюдения, что нам все стало ясно и понятно. Тут же Колдунов очень тактично указал на наши ошибки и просчеты и подсказал, как надо было бы действовать. Вполне заслуженно Колдунов стал нашим боевым учителем, и мы начали не только следовать его советам, но и вообще подражать ему во всем...
Вечером около нашего домика заиграл баян, и на его голос потянулись летчики, техники, девушки из штаба и батальона аэродромного обслуживания. Подошел Павел Конгресско и раскрыл свой портсигар, в котором застряли два маленьких осколка зенитного снаряда. Они появились во время боя, когда Павел был сбит. Он не вытаскивал осколки и шутил, что после войны сдаст портсигар в музей.
Мы закурили и молча слушали баяниста — старшего сержанта, механика моего самолета Виктора Руднева. Играл он превосходно. Это был врожденный музыкант. А когда он заиграл популярную в то время песню «Идет война, народная, священная война...», — все подхватили ее, и песня поплыла над аэродромом. Это была не просто песня — это был рассказ о нашей сегодняшней жизни, о наших думах и чувствах. Когда растаяли в вечернем воздухе последние звуки мелодии, мы долго сидели молча, думая каждый о своем.
Но вот Виктор заиграл вальс, закружились пары — и словно не бывало задумчивого, чуть грустного настроения. Сыпались шутки, раздавался смех. Мы веселились, забыв на какое-то время о войне...
Немецко-фашистские войска под ударами наших частей оставили Павлоград и закрепились у станции Синельниково. Мы перелетели на аэродром у села Ново-Николаевка. Первые дни воздушных боев не было — фашистская авиация спешно меняла свои позиции.
Однажды мы с командиром звена Колдуновым заметили на дороге большой фашистский обоз. Стремительно снизившись, из пушек и пулеметов разбили передние повозки. Обоз смешался, лошади сворачивали с дороги, давили гитлеровцев, опрокидывали повозки. А мы с бреющего полета продолжали поливать их свинцовым дождем. На повозках стали рваться ящики с боеприпасами. За нами пикировала вторая пара нашего звена, самолеты вели Ремизов и Саша. Не прошло и пяти минут, как обоз был уничтожен.
С большим опозданием фашистские зенитчики открыли огонь, но мы, сделав по последнему заходу, уже уходили домой.
Боевые будни
Вскоре меня взял в пару заместитель командира майор Николай Иванович Слива, и мы стали вместе ходить на боевые задания. Мне было лестно, что я летаю с опытным командиром, но в то же время это накладывало на меня большую ответственность. Все полеты с ним были удачны, но вот однажды мы после обеда вылетели вместе с двенадцатью штурмовиками для нанесения удара по станции Мокрая. Здесь немцы грузили свои войска, чтобы перебросить их на правый берег Днепра — там у них готовилась новая линия обороны.