На льдине — в неизвестность
Шрифт:
Городок на полюсе.
Наконец-то перебрались в свой дом! (И. Д. Папанин, Е. К. Федоров, П. П. Ширшов пристраивают к жилой палатке снежную кухню.)
С самолетом Мазурука прибыла и
Устройство лагеря подходило к концу. Поставлены палатки, снежные дома, замахал крыльями ветряк, заработала радиостанция. На льдине вырос целый городок.
Появились даже улицы. Папанин тут же дал им названия: Самолетная, Складская, Советская… А площадь перед большой жилой палаткой назвал Красной площадью. Работяга ветер уже проложил на улицах вместо асфальта твердый снежный наст и лихо гонял по нему, тормоша людей и пытаясь пролезть в палатки.
Забывалось, что это льдина. Казалось — просто заснеженное поле. Но темное водяное небо у горизонта — отсвет чистой воды разводий — тревожно напоминало: вокруг — океан.
Уже чувствовалась предотлетная взволнованность. Скоро одним нужно будет улетать, другим — оставаться. Срочно писались письма родным, друзьям, всем, кому хотелось послать привет с полюса. Иван Дмитриевич объявил, что открывает почтовое отделение «Северный полюс».
— А чем марки будешь гасить? — спрашивали его. — Штемпель-то есть?
— А как же?! Я же старый почтарь, — отвечал Иван Дмитриевич. — Как можно без печаточки!
Сначала ему не верили — шутит! Но когда Женя Федоров первым принес торопливо написанное письмо и Иван Дмитриевич ловко проштемпелевал его — тут уж принялись писать письма все, кто и не собирался! Еще бы! Отправить письмо со штемпелем «Северный полюс»!
…Шестое июня. В два часа солнечной полярной ночи все население городка собралось на Краской площади. Отто Юльевич Шмидт встал на нарту, которая служила трибуной.
— Сегодня мы прощаемся с полюсом, — сказал он, — прощаемся тепло, ибо он оказался для нас не страшным, а гостеприимным, родным. Четверо наших товарищей остаются на полюсе. Мы уверены, что их работа в истории мировой науки не потеряется.
Держа в руках заветный «ключ от полюса», на нарту поднялся Папанин. Он чуть помолчал, щурясь на ветру.
Одним улетать, другим оставаться. (Э. Т. Кренкель прощается с участником экспедиции, отлетающим с дрейфующей станции.)
— Передайте там, дома, — сказал он, — задание Родины мы выполним. Мы остаемся на дрейфующей льдине, чтобы расширить знания человечества. Этим ключом мы постараемся открыть тайны полярной природы.
— Научную зимовку на дрейфующей льдине в районе Северного полюса объявляю открытой, — сказал Шмидт. — Поднять флаг!
— Есть поднять флаг!
Папанин потянул трос, и под троекратный салют пистолетов и ружей красный флаг Союза ССР стремительно побежал вверх по бамбуковой мачте.
— По машинам! — раздалась команда.
Взревели моторы,
Веселый, все время вертевшийся под ногами, вдруг заволновался. Метнулся к самолету Мазурука. Кинулся к Папанину и, умоляюще глядя в глаза, дважды тявкнул — мол, чего стоишь, ведь они улетают! Папанин схватил его за ошейник.
— Куда, дурачок?!
Вздымая снежную пыль, самолеты один за другим уходили ввысь.
Когда по ледяной дорожке побежал последний, Веселый вырвался и помчался вдогонку.
Машины уже делали прощальный круг. Потом развернулись и пошли на Рудольф. Скоро они исчезли в туманной дымке. Затих и гул моторов.
А четверо на льдине все еще стояли и смотрели на опустевший горизонт. От наступившей вдруг тишины стало не по себе…
ГЛУБИНА
Опять запуржило. Ветер сметал со льдины пустые папиросные коробки, обрывки бумаги, заносил снегом следы людей и самолетов.
Еще недавно здесь было шумно, а сейчас лишь шуршат беспокойные снежинки да в стороне визгливо машет крыльями ветряк.
Веселый совсем заскучал. Не смотрит даже на колбасу, которую ему подносят к самому носу. Поджав хвост, уныло бродит по льдине, порой, поднимая голову, слушает.
Иван Дмитриевич подозвал его, обхватил за шею и ласково зашептал:
— Веселок, ты наш дружок, с нами не пропадешь!
Людям тоже было нелегко. За тысячу километров от земли, один на один с могучей и безжалостной полярной стихией.
«Все ж таки не привыкли мы с малых лет вчетвером оставаться на полюсе, — записал в дневнике Кренкель, — ко всему надо привыкать».
Чтобы меньше времени было для грусти, сразу взялись за работу — установили большую лебедку, принялись измерять глубину океана. Начиналась их многомесячная ледовая вахта.
Двадцатикилограммовый лот, щуп и батометр быстро исчезли под водой. Стальной, всего лишь в миллиметр с четвертью авиационный тросик натянулся как струна. Он стремительно разматывается с барабана. На счетчике уже пятьсот, тысяча метров.
Прибежал Веселый, сунул было нос в прорубь, но его вежливо выпроводили. Сейчас было не до него!
Глубина океана у полюса еще никому не известна. Пробовал ее измерить Пири, но у него трос оборвался, намерив две тысячи семьсот метров. Собиралась измерить экспедиция Нобиле, но сильный ветер не дал дирижаблю «Италия» опуститься на лед.
Уже больше двух часов раскручивался тросик. Никто не уходил. Четыре тысячи метров тросика поглотил океан, а дна все еще не было. Мягко стучали шестеренки, и стекала, стекала в прорубь стальная струйка, сматывая с барабана виток за витком. Что, если их пятикилометрового троса не хватит?!