На мельнице

Что это шумитъ, Алена? Колеса, что-ли?

– Какое теб колеса, Господь съ тобой, Гаранюшка!

– Колеса, право колеса! Нешто мельница работаеть?

– Да не работаетъ она, Гаранюшка, ужъ четвертый день!

– Полно, теб! Померещилось, видно! Вонъ ты какой горячій!

– Шумитъ! Я теб говорю – шумитъ! Вонъ и вода бжитъ вонъ, вонъ, такъ и дробится подъ колесомъ, что жемчугъ разсыпается! А жемчугу-то, жемчугу сколько!

Больной Герасимъ вскочилъ съ кровати и, указывая на полъ рукой, бросился къ двери.

– Куда ты, куда ты! – крикнула жена, уцпившись за

Дверь свтелки открылась и вошелъ здоровый, рослый мужчина, братъ Герасима – Иванъ.

– Ты что шумишь? Зачмъ всталъ? – спросилъ онъ брата.

Но тотъ, не слыша вопроса, тянулся къ двери, указывая на полъ.

– Вонъ, вонъ, бжитъ. Пна клубится! – говоритъ онъ.

– Мерещится ему, Иванъ! Тло-то какъ огнемъ пышетъ!

Иванъ молча взялъ брата за руку, отвелъ къ кровати и положилъ.

– Лежи! сказалъ онъ строго, – полно теб!

Больной пристально посмотрлъ ему въ лицо.

– Иванъ! – произнесъ онъ тихо.

– Узналъ?.. Слава теб Господи! – заговорилъ братъ, кладя свою большую, тяжелую руку больному на плечо.

Лицо того все боле и боле прояснялось. Щеки поблднли, опали, глаза сдлались кроткими, спокойными и жалостливо смотрли на брата.

– Узналъ, да! – прошепталъ больной, – ты Иванъ, а вонъ жена… Алена… горница моя… да, узнаю все!.. Шубу… шубу дай!..

– На что теб шуба?

– Прикрой, холодно… При-к-к-к-ро-о-ой, бр-р-р-атъ!..

Его начала трясти лихорадка. Онъ съежился, поводилъ худыми, острыми плечами, подкорчивалъ ноги. Онъ никакъ не могъ согрться, и все тянулъ шубу – до самой головы.

– Поди-ко, Алена, завари ему теплаго чего, малины, что-ли! – сказалъ Иванъ, – можетъ согрется!

Елена Тимофеевна вышла изъ горницы.

Въ незапертую дверь заглянула курчавая голова мальчика и скрылась, потомъ опять заглянула. Мальчику и хотлось подойти къ отцу и боязно было, – до того измнила болзнь Герасима, сдлала его такимъ худымъ, костлявымъ, страшнымъ!

Ознобъ прошелъ. Больной легко перевелъ духъ, вытянулся, точно посл тяжелой работы.

– Полегчало? – спросилъ, наклоняясь, Иванъ.

– Ништо! – тихо отвчалъ больной, – руки, ноги болятъ… Изломало!..

Въ дверяхъ показалась Елена Тимофеевна съ чайникомъ.

– Не надо! – махнулъ ей рукой Иванъ.

Герасимъ простудился ранней весною на этой же мельниц, провалившись по поясъ въ плотину, покрытую рыхлымъ талымъ льдомъ. Ему-бы, придя домой, снять мокрое платье, обсушиться, обогрться, а онъ подумалъ: что за глупости, чего привередничать! да пошелъ ходить по мельниц-то другое посмотрть, обладить, а про то, что мокръ по поясъ, – забылъ.

Въ ту же ночь его схватила лихорадка, да такъ и не отпускала вторую недлю. Изсохъ весь Герасимъ, позыва на пищу лишился, почти безъ сна все время маялся. Только что закроетъ глаза, ужъ ему что-то нескладное, несбываемое чудится: то будто мельница на него валится, то будто онъ въ колесо попалъ, и никакъ ему оттуда не изворотиться. Своихъ сталъ не узнавать-чужими они ему начали казаться. Одинъ разъ чуть въ окно не выпрыгнулъ.

А когда приходилъ въ себя, – опять начинала трясти его лихорадка и трясла до того, что посл Герасимъ не могъ не только-что подняться, но даже рукой пошевелить. Нужно было лежать вмсто того, чтобы работать. Герасимъ зналъ, что работы сколько угодно, зналъ, что брату Ивану трудно справляться одному, и ничего не могъ подлать, приходилось лежать, да на бревенчатыя стны горницы смотрть, глаза пялить. И досадно, и обидно было Герасиму. Пробовалъ онъ встать, но только спуститъ ноги съ кровати, только попробуетъ подняться, – голова закружится, и онъ опять на постель валится. Ивану одному не справиться было съ работой, – нужно было нанять работника, и это въ досаду было Герасиму, – работнику жалованье подай да прокормить нужно.

А здоровье Герасима не только не улучшилось, – становилось день ото дня хуже, и въ послднее время Герасимъ ужъ. не пытался вставать, – въ лежку лежалъ.

Лежитъ и слышитъ иногда: жена войдетъ въ горницу, постоитъ, посмотритъ на него, заплачетъ, – прочь пойдетъ; работникъ Сидоръ за чмъ ни на есть сунется, тоже поглядитъ на него, какъ на покойника, покачаетъ головой, прочь пойдетъ. Телгу разъ услышалъ, какъ подъхала, колеса застучали… Спросилъ потомъ у брата, что за телга была, – сказывалъ тотъ будто хозяинъ, у котораго мельницу арендовали, купецъ Глоткинъ, прізжалъ, мельницу осматривалъ, говорилъ, что ветха становится, нужно-бы другую ставить. И это очень обрадовало Герасима! Новую мельницу если поставить, больше работать будетъ, больше доходу давать. А только вотъ болзнь сокрушила! И привязалась же этакая дрянь, что никакъ отъ нея не избавиться, – тутъ бы работать да работать, – анъ лежать приходится.

Настала Страстная недля, послдніе дни подошли. На мельниц шли приготовленія къ празднику: Елена Тимофеевна съ стряпухой Маврой и варила, и пекла. Ребятишки яйца красили въ краску разную да луковыя перья. На пятницу теплая погода выдалась. По всему склону, на которомъ за полверсты отъ мельницы стояла деревня, бжали въ рку ручьи, рка вздулась, съ берегомъ почти сравнялась.

Веллъ Герасимъ окна въ горниц раскрыть, захотлось ему весеннимъ, легкимъ воздухомъ подышать. Раскрыли окно, въ него пахнуло весной, слышно стало, какъ птицы щебечутъ, воробьи по застрхамъ чирикаютъ, голуби воркуютъ. Слышно стало Герасиму, какъ полая вода бжитъ, бурлитъ и бучитъ, какъ кипятокъ въ котл, въ первый разъ кукушку услыхалъ… Хорошо стало на сердц у Герасима, такъ хорошо, какъ никогда не бывало.

«Весна!» – думаетъ, – «вотъ и весна красна пришла, – всему свобода!»

Глубоко вздохнулъ Герасимъ, повернулся на бокъ и заснулъ. Часъ и другой прошелъ, – не просыпается Герасимъ.

Пришла Елена Тимофеевна, похлебать кое-чего принесла, стала мужа будить – не добудится. Дотронулась до руки, до головы, – а ужъ онъ холодный, окоченть усплъ. Тло-то вотъ оно, на кровати лежитъ, а душ, какъ говорилъ Герасимъ, – «свобода пришла».

Похоронили Герасима, и семья его осталась жить на мельниц, у дяди Ивана. На мельниц дла шли хорошо, съ барышомъ, поэтому Ивану не трудно было содержать дв семьи, – свою и братнину, хотя за столъ садилось восемь душъ.

Братья жили въ достатк, ни въ чемъ не нуждались, – было кое-что и залишнее. Была у нихъ тройка хорошихъ разгонныхъ лошадей, на всхъ сбруи съ наборомъ, сани троечныя, господскія, съ хорошей полостью, была пара битюговъ рабочихъ, дв коровы и мелкаго скота, и птицы достаточно.