На незримом посту - Записки военного разведчика
Шрифт:
Увидев знакомый домик, я чуть было не побежал к нему, будто мог опоздать и не застать Аню дома. Осторожно дернул ручку знакомого звонка.
– Кто там? - раздался за дверью старушечий голос.
– Мне нужно видеть Аню.
– Никого нет дома. Уехали в деревню.
– В какую деревню?
Но старушка, вероятно, уже не слушала меня и отошла от двери. Звонить второй раз я не решился и грустный побрел в казарму. Когда Сахаб увидел меня, он ни о чем не стал спрашивать.
Однажды утром, когда на своих двоих я скакал
Я оглянулся и увидел Якова Кожевникова.
– Люди воюют, а вы тут бездельничаете, - с недовольным видом вместо приветствия проговорил он.
– Да ведь я писал тебе об этом... Но что мы можем сделать?..
Кожевников вынул из кармана пиджака и протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги.
– Передай это предписание уездного военкома Просвиркина своему командиру и скажи ему, что Самарский ревком отзывает тебя. С первым же поездом едем в Симбирск.
– В Симбирск? Вот это здорово! Но зачем?
– Сдавай предписание, все объясню в дороге, - уклончиво ответил Яша.
Путь в контрразведку
И вот мы уже торопливо шагаем к вокзалу. То и дело встречаем мешочников, беженцев, красноармейцев в новеньких гимнастерках и добротных ботинках. За плечами у них вещевые мешки, винтовки с примкнутыми штыками, на фуражках - пятиконечные красные звезды.
– Видал? Значки уже появились! - с гордостью говорит Яша. - Обрати внимание: в центре звездочки - плуг и молот.
Из-за угла показалась команда матросов, увешанных карабинами, пулеметными лентами, гранатами, револьверами, тесаками. В распахнутых бушлатах, с дымящимися папиросами, с гармонистом впереди, они шли вразнобой, никому не уступая дорогу.
– Ух ты! - выдохнул Яша и с досадой швырнул недокуренную папиросу. - Ну и дела!
День был воскресный. Издалека доносился перезвон колоколов. У перекрестка задержались: дорогу преградил военный обоз. Остановились и другие пешеходы. Вдруг сквозь грохот обозных телег я слышу за спиной обрывок фразы: "...Чехи заняли Симбирск, Бугульма в кольце, вот-вот будут здесь... Это точно, зять рассказывал..." Я оглянулся. Старичок в чиновничьей фуражке и черной накидке, встретившись со мной взглядом, умолк и как-то сжался. Его спутница испуганно посмотрела на меня.
Обывательские слухи опережали события. А события развивались явно не в пользу молодой Советской власти. Поддерживаемые и вдохновляемые империалистами, белогвардейцы пытались взять в клещи центральные области республики. На юге страны собирали силы генералы Краснов, Корнилов, Деникин. В оренбургских степях еще давали о себе знать остатки разгромленных банд Дутова. Кулацкими восстаниями были охвачены десятки деревень Поволжья. Положение усугублялось контрреволюционным выступлением чехословацкого корпуса.
Вслед за Самарой контрреволюция подняла голову и в соседних губерниях. В самой Самаре после ее захвата белочешскими легионерами было создано правительство Комуча (Комитет членов Учредительного собрания), провозгласившего себя верховной властью всей России.
А теперь враг, захватив многие города Самарской, Саратовской и других губерний, подходил к Бугульме, угрожал Симбирску...
Кожевников рассказывал о положении на фронте, но мои мысли то и дело возвращались к тому времени, когда я учился здесь в ремесленном училище и мечтал стать железнодорожным машинистом.
На главной пожарной каланче отбили время, и я вспомнил наши встречи с Аней возле этой каланчи...
Мы как раз шли по улице, на которой жила Аня. Хотелось остановиться у ее дома и спросить, не вернулась ли она, но я постеснялся Кожевникова и только с надеждой смотрел на окна, а вдруг увижу ее...
Недалеко от вокзала навстречу нам двое в полувоенной форме с револьверами в руках вели арестованного. Мне показалось, что это бывший начальник бугульминской полиции. Я остановился. Так и есть: этого человека с узким лбом и хищным выражением глаз ни с кем спутать было нельзя.
– Чего глазеешь? Кто такой?! Проходи! - крикнул шедший впереди конвоир.
– А ты что за птица, чтобы допрашивать? - резко ответил я.
– Брось цепляться! Мы на вокзал торопимся, в Симбирск надо, примирительно сказал Кожевников конвоиру.
– В Симбирск? - не унимался тот. - А в Бугульме что забыли? Стой, контра! Показывай документы!
– Это кто контра? - не сдержался уже и Кожевников. - Я представитель Самарского ревкома. А этот товарищ - со мной. Ты-то сам кто такой?
Кожевников вынул мандат и показал его конвоиру.
– Читай, читай, да скажи спасибо, что времени у нас в обрез, не то познакомили бы тебя с Просвиркиным.
Только сейчас мы заметили, что оба конвоира под хмельком.
– Мы при служебных обязанностях, нам не положено задерживаться, попытался выручить товарища молчавший до сих пор второй конвоир. - А ну, шагай проворней! - ткнул он арестованного в спину рукояткой револьвера.
И мы разошлись в разные стороны. Но Кожевников долго не мог успокоиться.
– При таком деле пьяница и дурак опаснее врага. Контру выловим, за это я ручаюсь. А вот как быть с дураками, пока никто не знает! Боюсь, долго еще придется возиться с ними...
На крохотной привокзальной площади было полно мешочников, спекулянтов, демобилизованных и возвращавшихся из немецкого плена солдат, голодающих из Петрограда и Москвы.
На первом пути - небольшой, вагонов в пятнадцать, воинский эшелон. Из паровозной трубы валит дым. У вагонов красноармейцы. Командир, уже немолодой человек, в помятой фуражке, с расстегнутым воротом, надрывается от крика:
– Мой приказ должон выполняться без промедления! Что у нас получается, товарищи? Ежели подобру не соглашаетесь, ставлю на голосование...