На острие углы
Шрифт:
Адепт был беспомощен. Могучий рывок, когда он толкнул меня на лед, истощил его последние силы. Теперь он лежал на полу, похожий на труп, и кровь застывала в его жилах, глаза стекленели, будто покрывались льдом.
Я не мог двигаться. Я сидел на полу, окаменев, оставшись с сильным, безжалостным врагом один на один. Враг забирал мою жизнь. Пил eejjo капельке, наслаждаясь этим. Мне оставалось жить немного. И за оставшееся мне время я должен был что-то придумать. Но что?
Решение пришло само собой. Из последних сил я сбросил оцепенение, сковавшее мои члены и мысли, и ударил ногой по тазу с водой, в котором еще стоял стоймя клинок. Вода разлилась по полу, прогрохотал гром и затих вдалеке...
А
Адепт пришел в себя и приподнялся.
– Как ты избавился от него?
– Просто перевернул таз с водой.
– Безумец! Я бы никогда не решился на такое. Нас могло затянуть в водоворот, из которого нет спасения. Тебе улыбнулась удача. Так она еще не улыбалась никому.
– Потомки назовут меня Эрлихом Счастливым. Мне действительно иногда везет.
– Не думаю, что дело тут только в везении. Похоже, ты владеешь такой ипостасью великой Силы, какой мало кто владел. Ты можешь воздействовать на ткань действительности, даже сам не ведая, что творишь.
– Ну да!
– кивнул я.
– А Хранитель может воздействовать на меня. Теперь он наверняка точно определит, где мы находимся. И нашлет на нас мор и тьму египетскую.
– Не думаю, что все обстоит так плохо. Сюда он пришел за нами из далеких земель, и он точно не знает, куда его выбросило. Так что в результате он не приблизился к нам ни на шаг.
– Не думаю все же, что нам стоит здесь задерживаться.
– До утра можешь спать спокойно.
– Счастлив ты, если можешь заснуть после такого. Я вообще, наверное, теперь никогда в жизни не буду спать.
– Да?
– Адепт криво улыбнулся Родной из своих самых жутких улыбочек, от которых мне до сих пор становится не по себе.
– Ложись в постель
Не в силах противиться его настойчивому голосу, я улегся на ложе прямо в одежде.
Адепт опустил мне ладонь на глаза... И я тут же провалился в черный, без сновидений сон.
* * *
В солнечный теплый день мы прибыли в Тулузу - оживленный город на юге Франции, расположенный на реке Гаронне - на пересечении торговых путей.
Были времена, когда этот город мог похвастаться независимостью и значительной ролью в европейской политике. Больше тысячи лет назад он являлся столицей королевства вестготов, потом почти полтысячи лет столицей независимого и свободолюбивого Тулузского графства- оплота ереси альбигойцев, считавших, что в мире не одна, а две равновеликих, бесконечно могущественных силы - Бог и дьявол. В результате кровавых альбигойских войн, когда безжалостно вырезались тысячи безоружных еретиков, графство было присоединено к домену французского короля. Сегодня позабывший о былых жарких временах народ здесь был ленивый и медлительный, довольно прохладно относящийся к славе воинственных предков. Горбатые узкие улочки переполняли сонные торговцы, крестьяне и студенты университета. Здесь ощущалась близость Испании, встречалось множество смуглых лиц и черных глаз. В разговоре то и дело проскальзывали испанские словечки.
Мы сняли угол около церкви Сен-Сернен. Гостиница была полна купцов, мелкопоместных дворян, ищущих, кому бы повыгоднее запродать свои ратные услуги в деле лишения жизни себе подобных.
Во всех больших городах у Адепта были единомышленники. Я имел возможность не раз убедиться, сколь широко раскинул свои сети Орден Ахрона и сколь могущественен он был. Большинство из людей, с которыми общался Винер, даже не знали, частью какой силы они являются и какой великой цели служат. Их до глубины души поразило бы, узнай они, кто такой Винер, и они бы лишились дара речи, если бы им стало известно, нити каких сил он держит в своих руках. И уж никто из них никогда не поверил бы рассказу о том мире, в котором мы побывали в "миг немого грохота". Вдруг истинно посвященных мал. Мало кто достоин далеко пройти по пути тайного учения.
Пока Винер ходил по своим делам, я бесцельно слонялся по улицам, с удовольствием отдаваясь во власть нового для меня города, вдыхая его воздух, заглядывая в таверны и лавки. Мне нравилось это занятие. Страшно подумать, сколько я истоптал башмаков, бродя по таким городам, сколько повидал людей с разным цветом кожи, сколько слышал языков, многие из которых научился понимать и даже сносно говорить на них.
Я убил добрую половину дня, пока очутился на торговой площади, где толпился народ, продавались овощи и мясо, глиняные горшки и кухонные ножи, шпаги и шляпы. Стоял привычный в таких местах галдеж: продавцы расхваливали свой товар, шел отчаянный торг, злобно ругались две толстые крестьянки - они уже были готовы вцепиться друг другу в космы. Какой-то мальчишка сграбастал горсть орехов и бросился наутек под дикий крик хозяина, которому, казалось, отрубили палец.
– Лови! Хватай! Держи негодяя!
– надрывался хозяин.
Пахло жареным мясом, фруктами и гнилью. Все рыночные площади похожи одна на другую, будь то Лондон, Тулуза или Москва.
– Дорогу!
– прокричал господин в камзоле и при шпаге, расчищая дорогу перед солидной дамой.
На краю площади сплошной толпой сгрудился народ. Слышались свист, улюлюканье, одобрительные крики. Я счастливо улыбнулся и прошептал:
– Театр!
Люди обожают глазеть на скоморохов и жонглеров, гистрионов и акробатов. Они любят комедии масок и театры теней, кукол, марионеток. Они в восторге, когда артисты смелы и отчаянны на сцене, они совершают отчаянные и благородные поступки, которые сами обыватели совершить не в состоянии. Театр распахивает большой, грустный или смешной мир крестьянину и ремесленнику, сапожнику и аристократу. Он дает возможность вдоволь посмеяться, посмотреть на все со стороны, отвлечься от голода, нищеты и горестей или праздной тоски, а если зерна падут на добрую почву, даже немного приблизиться к Господу. Каким бы примитивным сюжетом не потчевал автор зрителей и какими бы надуманными ни были кипящие на сцене страсти, они все равно найдут отклик в душах людей, приподняв их немного над серой массой будней.
Я втерся в толпу, и, получая тычки под ребра, начал продираться вперед, при этом выслушав немало ругательств и пожеланий немедленно провалиться прямо в ад. Наконец, я увидел красный занавес, над которым метались тряпичные куклы. Одна изображала толстенного и противного графа Барбарасса, державшего молодую жену чуть ли не на хлебе и воде. Молодой пылкий любовник Франк пытался проникнуть в будуар графини то под видом заезжего монаха, то под видом служанки, переодевшись в женское платье. Сейчас была сцена, когда, зажав новую служанку в углу и гладя матерчатыми руками тряпичную кожу, Барбарасса обещал припасть к ее прелестным ногам. Незадачливый любовник в женском платье пытался отбиться от старого ловеласа, но этим только еще больше распалял графа.
Молодая графиня наблюдала за всем этим со стороны, а потом возопила высоким голосом:
– Ох, если бы он только был так же страстен со мной, как с этим Франком, зачем бы, спрашивается, тогда нужен мне был этот худосочный любовник? О, как мой муж напорист, как он хорош!
Эти слова неизменно вызывали у зрителей восторг.
Когда вожделение графа перевалило через край и он уже готов был овладеть жертвой, молодой ловелас воскликнул грубым голосом:
– Как смеешь ты, негодяй, посягать на мою честь?!