На острове Колибрии, или Кровь королей

Кофмен Реджинальд

– Что ж! – пробормотал Вильям, на которого не так просто было произвести впечатление. – Я никогда еще не видел коронованной головы, но если бы у этой не была малость перекошена пасть и если бы она не выражала хронический кацен-яммер, то я считал бы ее в полном порядке. Как ваше мнение, дядя Фред?

Доббинс окидывал взглядом людей, расположившихся в королевской ложе. Крутя пальцами свои нафабренные усы, он шепнул:

– Не говори так громко!

Никто не любит, чтобы ему указывали, что он говорит громче, чем следует. Билли огрызнулся:

– О, – сказал он, – вы-то, конечно, видели только одну черту лица, а именно – нос.

Доббинс взглянул на своего спутника.

– Почему же нет? – спросил он и добавил: – Это универсальный ключ к характеру. Я прошу тебя, – продолжал он, – тоже взглянуть на него. Даже отсюда всякий может видеть, что носовой хрящ короток. – Доббинс, вообще не педант, всегда начинал говорить ученым языком, как только речь заходила о носах. – Верхняя челюсть велика, но не настолько, чтобы этим объяснить такие широкие носовые крылья. У большинства людей носовые крылья развиты гораздо меньше, чем у него и, насколько я успел заметить, у большинства колибрийцев. Это указывает на сильные лицевые мускулы. Так называемая «мышца смеха» заведует улыбкой, и ты сам видел!… Нос этого человека принадлежит к классу А, разряд шестой, подразделение тэта.

Но Билли уже случалось слышать такие вещи.

– Короче говоря, – резюмировал Копперсвейт объяснения мистера Доббинса, – у него нос как у мопса.

Как бы то ни было, королевский нос был довольно сердито задран кверху, когда публика с маленьким опозданием поднялась на ноги, а оркестр, тоже стоя, начал играть «Остров Эдем» – национальный гимн Колибрии. Последовавшие аплодисменты не звучали особым воодушевлением. Те рукоплескания, которые достались на долю республиканца Тонжерова, исходили, правда, только от части зала, но зато были искренни. Эти же были единодушны, но прохладны.

Наблюдательный взор Вильяма остановился на его красивой соседке. Она нервно дергала перья своего веера. Веер был дорогой, а она не была похожа на женщину, привыкшую небрежно обращаться с дорогими вещами.

– Я. не сказал бы, – шепнул Билли Доббинсу, – чтобы его величество был очень популярен среди своего народа.

– Тсс! – зашипел Доббинс, обрывая столь нескромные для дипломата слова; он улыбнулся своему протеже, но счел нужным предостеречь его. – Ты должен помнить, что здесь в Колибрии… гм… не только американцы понимают по-английски.

Билли пришлось вспомнить, что возле них находилось по крайней мере одно лицо, понимавшее по-английски.

– Он популярен! Король популярен! – воскликнула белокурая соседка Копперсвейта.

Доббинс был совершенно прав относительно голоса Билли: даже шепот этого молодого человека был слышен на расстоянии. Что касается «валькирии», то она говорила так громко, что кое-кто кругом начал вопросительно оглядываться на нее. Она была раздражена, могла наговорить лишнего, и это привело бы к неприятной сцене. Но в этот миг несколько молодых офицеров, одетых в такую же форму как и король, появились в литерной ложе напротив королевской, и с ними вошла девушка, при виде которой вся публика еще раз встала с мест.

В искренности приветственных криков, которые теперь потрясли театр, не могло быть сомнения. Мужчины махали руками, женщины аплодировали с риском порвать перчатки. Среди всего этого шума оркестр заиграл новую мелодию, и голоса всей публики – не исключая даже сторонников Тонжерова – подхватили слова:

Колибри-птичка – чудо,
Порхающий рубин,
Любимица садов густых
И солнечных долин.

Это была песня, впервые услышанная Билли в кафе «Колибрия» на Ректор-стрит в Нью-Йорке!

 

Девушка в литерной ложе раскланялась с публикой. Ее изящную фигуру облегал изумрудный атлас, к корсажу был приколот большой букет ландышей. Но несмотря на то, что ее иссиня-черные волосы увенчивала жемчужная диадема, а поперек груди шла лента Влофского креста, ее смуглая кожа была подернута таким здоровым румянцем, которому могла бы позавидовать любая крестьянка, и ее глаза – как тенистые лесные озера – были глазами «девушки с тамбурином».

– Да здравствует…

– Что это выкрикивают с таким увлечением уста почти всех присутствующих?

– Многая лета принцессе Ариадне!

– Принцессе?… – Билли резко повернулся к «валькирии».

Она встала вместе с остальными, но лицо ее было мрачно, и губы были сжаты так плотно, что потеряли всякую краску. Копперсвейт схватил ее за руку:

– Скажите скорее, кто это?

Прежде чем она могла ответить, со всех сторон послышалось грозное: «Тсс!» Оркестр вновь заиграл, опера продолжалась. Занавес готов был взвиться над сценой в комнате Скарпии во дворце Фарнезе.

– Но кто же… – возобновил свою попытку упрямый Вильям.

Белокурая соседка покачала своей гордой головой, но он не понял, приглашала ли она его соблюдать тишину, или же не знала, как ответить.

Его глаза вернулись к девушке в ложе и уже не отрывались от нее. Он не видел, как его соседка наскоро набросала записку, позвала капельдинера, дала ему золотую монету. В то время как со сцены лились звуки песни, бумажка была вручена королю, который прочел ее, нахмурился и передал премьер-министру барону Раслову.

Та, кого Билли прозвал «валькирией», видела все. Она видела, как нахмурился король, – она сидела достаточно близко, – видела масляную улыбку барона, скомкавшего бумажку в своей мягкой пухлой руке. Она видела, и ее прекрасное лицо приняло жесткое выражение, а минутой позже она таким же способом, но только еще более секретно, отправила записку Тонже-рову.

Какое дело было Билли до всего этого? Он поймал наконец взгляд девушки, певшей о колибри.

Когда снова упал занавес, изящный молодой офицер в голубом мундире и серых рейтузах прошел по боковому проходу, щелкнул каблуками перед Коппер-свейтом и отдал ему честь.

– Сэр, – сказал офицер, – прошу вас следовать за мной. Вас просит к себе ее королевское высочество принцесса Ариадна.

Глава VIII. Из королевской ложи

В Колибрии принцессам не полагалось пользоваться общим входом в театр. Молодой офицер, назвавший себя лейтенантом королевского гвардейского полка Загосом, объяснил Билли, что для того, чтобы попасть в ложу к принцессе, они должны пройти через все здание театра, выйти на площадь, а затем войти снова через особый вход. Офицер производил впечатление открытого и разговорчивого человека. Поэтому, безжалостно покинув ошеломленного Доббинса, Билли попытался использовать эту прогулку, чтобы сколько-нибудь приблизиться к разрешению единственной интересовавшей его задачи.