На острове Колибрии, или Кровь королей

Кофмен Реджинальд

Но как доставить ей бумагу? Его, Загоса, теперь ни в коем случае не допустили бы к ней. Пойти к Тонжерову и республиканцам было для него немыслимо. Этим делом должен был заняться кто-нибудь такой, на кого заговорщики не посмели бы поднять руку. Единственным подходящим человеком был американский представитель. Но так как Доббинс, очевидно, сам по себе ничего не предпринял бы, его следовало побудить к действию чем-нибудь находящимся в пределах его служебных обязанностей.

Да, это был план! Доббинса надо было заставить потребовать защиты Билли, как американского гражданина, без основания заключенного под стражу, – потребовать доставить его в такое место, где находилась бы принцесса или откуда можно было бы с ней связаться, а там уже Билли сумел бы, как он выражался, «расщелкать орехи». Только как быть с доказательствами? Прежде чем действовать, Доббинс должен иметь доказательства заточения Копперсвейта. Лейтенант ненавидел само слово «доказательство», но он понимал, что американского представителя нельзя будет сдвинуть с места иначе, как представив ему неопровержимое свидетельство о насилии, учиненном над Билли по приказу Раслова или короля. В этом заключался единственный шанс принцессы Ариадны.

В распоряжении лейтенанта был захваченный им мотоцикл, и он немедленно отправился в путь.

Часовые у городских ворот пропустили его. Он без помехи пересек равнину. Смеясь над тем законом природы, по которому подъем – действие более медленное, чем спуск, он снова взлетел по крутым подъемам, еще раз промчался по «Крыше Колибрии» и наконец увидел деревья обширного парка и серые башни за ними.

Настал вечер, и последние лучи позднего заката заливали местность тусклым золотым светом. В замке, вероятно, уже отобедали и удвоили сторожевые посты. Загос остановил стрекочущий мотор и откатил свою машину в ложбинку в стороне от дороги, в полумиле от замка Дворки. После этого он начал медленно обходить ограду парка.

Он хорошо знал Дворки. Выбрав особенно пустынное место, он прислушался, снял сапоги и, цепляясь руками и ногами за малейшие выступы и трещины в камнях, вскарабкался на стену.

Усевшись на стене верхом, он опять долго прислушивался и оглядывался по сторонам. Он был среди ветвей деревьев. Сквозь них виднелась узкая дорожка. Кроме нее, ничего не было видно; ничего не было также слышно.

Загос намерен был пробраться к замку. Там он попытался бы найти какие-нибудь вещественные доказательства, или же выудил бы показания у кого-нибудь из слуг или тюремщиков, хотя бы ему пришлось тащить этого свидетеля с собой назад до самого Влофа. Сапоги свои он связал и перекинул через плечо, но не решался еще надеть их. Он осторожно спустился на землю и на цыпочках начал двигаться к дорожке.

На полдороге что-то остановило его. Это не было что-либо видимое; и не звук; это был запах – своеобразный неприятный запах того отвратительного сорта сигар, к которому Германии пришлось привыкнуть после 1914 года. Во всем замке могло быть только одно лицо, потребляющее такое курево: доктор фон Удгест, тевтонский лейб-медик короля, прогуливался после обеда по парку своего хозяина.

Загос прокрался к самой тропинке и спрятался за дерево. Он осторожно выглянул: да, к нему приближался светлобородый немец! Он шел медленно и, казалось, не был вооружен. Его руки были свободны, если не считать выдавшей его сигары, и он шел с видом человека, который хорошо поработал и закончил день хорошим обедом.

Лейтенант пропустил фон Удгеста мимо себя. Потом он вышел и, пользуясь на этот раз пальцами обеих рук, обхватил толстую шею своей жертвы.

Он повернул немца лицом к себе. Глаза доктора выкатились от удушья и изумления. Щеки его побагровели от застоя крови и неудачной попытки издать крик. Он был как мешок в схвативших его цепких руках. Загос оттащил его в чащу и толкнул на толстый дубовый пень. Одной руки Загосу было достаточно, чтобы удерживать пленника, другой рукой лейтенант обыскал его и вскоре нашел при нем заряженный браунинг. Загос опорожнил обойму и вернул доктору его оружие.

– Где мистер Копперсвейт?

Он выпустил шею фон Удгеста и схватил, как стальными клещами его трясущиеся руки. Он сжал их с силой.

– Если вы вздумаете звать на помощь, я сначала сломаю вам руки, а потом задушу вас. У меня хватит времени. Где мистер Копперсвейт?

Фон Удгест тяжело дышал и молчал.

– И где норвежка? – добавил Загос.

Фон Удгест собирался крикнуть. Видя колебание в его глазах, Загос снова сжал ему запястья и неожиданно закрутил ему руки назад.

Немец чуть не упал на колени.

– Если вы не перестанете, я закричу от боли, – прошептал он.

Мы уже говорили, что лейтенант был колибриец; его обычаи отличались от американских.

– Если вы закричите, вы умрете, – сказал он и начал повторять оба свои вопроса, подкрепляя их такими приемами, от которых пот покатился по толстому лицу врача на его белокурую бороду.

– Перестаньте! Перестаньте! – шепотом взмолилась жертва. – Я скажу.

– Где?

– В… в… замке.

– Оба?
– Да.

– В какой части?

– Американец – в северной башне.

– А женщина?

– Как раз под ним.

Сведения были получены, но как быть с самим свидетелем? Если оставить его здесь, все достигнутое пойдет насмарку. Очевидно, его нужно было как-нибудь доставить во Влоф. Загос вытащил свой пистолет.

– Вы пойдете со мной, – сказал он, – и мы не будем рисковать, перелезая через стену. Мы спокойно пойдем под деревьями к воротам. Если, кроме привратника, по близости никого не будет, мы подойдем открыто. Мы заставим его открыть нам ворота. Вы выведете меня под дулом своего пустого браунинга. Скажите ему, что вы поймали меня и, по приказу его величества, должны доставить меня в Квильф. Пока мы будем говорить с ним, этот пистолет будет находиться в моем правом кармане. Моя рука будет на курке, и пистолет будет наведен на вас. И я убью вас при первой попытке к предательству. А теперь наденьте мне сапоги.

Фон Удгест повиновался, пылая ненавистью. Пока они пробирались через парк, он шел немного впереди и, когда по ближайшей дорожке раз прошел мимо них часовой, он пригнулся и задержал дыхание, так как дуло автоматического пистолета лейтенанта впилось в его широкую спину. Когда они приблизились к воротам, угроза из явной превратилась в тайную, не став от этого менее реальной.

У ворот не оказалось никого кроме привратника, отдыхавшего с длинной колибрийской трубкой в зубах. Его низкий поклон показал, что он узнал придворного врача, но на Загосе его взгляд остановился с нескрываемым удивлением. Доктор взглянул на лейтенанта и понял по его глазам, что пистолет находится именно там, где было обещано. Мнимому конвоиру ничего не оставалось, как показать свое безобидное оружие.

– Я только что поймал этого человека в парке, – сказал фон Удгест, взмахивая своим пустым браунингом, – и король приказал доставить его в Квильф.

Он говорил напряженным голосом. Удивление привратника возросло.

– Офицера? Его благородие лейтенанта Загоса?

– Да, друг мой. Так приказал король.

– В Квильф – пешком? Что за чудеса?

– Предписание его величества! – усмехнулся Загос. – Король находит, что мне полезно дисциплинарное взыскание, а почтенному доктору – моцион.