На перекрестке больших дорог
Шрифт:
– Нет, не надо, – вмешалась его жена, – я обещала этой девке, что его вернут цыганам. Пусть отдадут ей тело… а потом выгонят!
Ее бегающий взгляд обнаружил Катрин, прислонившуюся спиной к стене, бледную и крепко сжавшую челюсти.
– Вот видишь, – сказала дама с опасной нежностью, – я делаю все, что ты хочешь.
Темные глаза Катрин повернулись к ней и встретили наглый, оскорбительный взгляд. Увидев на лице молодой женщины ненависть и презрение, графиня сделала шаг назад. Рука Катрин, по-прежнему сжимающая глиняный флакон, медленно поднялась. Пальцы надавили на него с неожиданной
– А я отдаю тебе то, что обещала, – сказала она спокойно.
Бледное лицо графини передернулось от ярости. Один из осколков слегка порезал ей губу. Кровоточащий рот сделал ее похожей на вампира. Показывая на Катрин пальцем и дрожа от злости, она кричала:
– Возьмите ее, посадите на цепь вместо ее приятеля и бейте, бейте, пока она не сдохнет!
Катрин поняла, что пропала, что одно мгновение слепой ярости все испортило; не будет обещанного отмщения, рухнули планы королевы Иоланды. Она поняла, что не выйдет отсюда живой, но, странное дело, она не испытывала сожаления о том, что сделала.
За страдания Арно, за то, что ожидало ее, ей приходилось удовлетвориться этой маленькой струйкой крови и гневом графини, но, по крайней мере, молодой граф Мена не рискует больше очутиться даже на одну ночь в объятиях этого отвратительного создания.
Двое палачей уже держали Катрин за руки, когда камергер, направившийся к выходу, остановился перед мнимой цыганкой, осмелившейся ударить его жену. С любопытством, не лишенным удовольствия, он следил за их схваткой и даже наклонился, чтобы помочить свой палец в лужице жидкости на полу, и понюхал ее… Теперь он решил вмешаться:
– Минуточку, пожалуйста. Эта женщина была передана мне, и я полагаю, что сам и буду ею распоряжаться… Помните, моя дорогая? Я ведь дал вам ее на время.
Катрин едва сдержалась от вздоха облегчения, но дама обратила свой гнев против супруга и, сжав кулаки, пошла на него.
– Эта грязная египтянка унизила и ударила меня, это ничтожество… И вы не хотите наказать ее?
– Я это сделаю в положенное время. А сейчас мы бросим ее за решетку. Я хотел бы прояснить некоторые вещи.
– Какие, например?
– Например… узнать, что было в этом флаконе, судьба которого так опечалила вас.
– Это вас не касается!
– Тем более это интересно. Эй, вы, посадите эту женщину за решетку. И запомните, никто не должен дотрагиваться до нее без моего приказа. Вы отвечаете за ее жизнь.
– Ах, какие предосторожности, – присвистнула с ненавистью графиня, – да простит меня Бог, эта девка вам крайне дорога!
– Богу нет дела до вас, моя дорогая, как и вам до него. Не хотела ли она вас уничтожить? Должны быть очень серьезные основания, чтобы объяснить ее ненависть к вам. Я вас слишком люблю, чтобы не выяснить эти причины… причем любыми средствами. Вы идете?
Насмешливо улыбнувшись, он предложил ей руку. Катрин подумала, что, вероятно, в эту минуту тучный камергер больше не боялся свою супругу. Он только что нашел оружие против нее и, кажется, хотел им воспользоваться.
Они направились к двери, эта странная пара, связанная крепкими узами алчности
– Тебе сюда, моя красавица!
В это время его напарник отвязал неподвижное тело Феро, скользнувшее на пол с глухим стуком. Слезы жгли глаза Катрин. Этот человек любил ее, его преданное смерти тело, горячее и живое, было в ее объятиях, его бескровные, искусанные губы шептали слова любви и покрывали ее безумными поцелуями… И вот Феро превратился в окровавленное месиво, которое вскоре бросят в реку.
Представляя себе страдания Терейны, она всхлипнула и закусила губу. Человек, тянувший ее за собой, понял это по-своему.
– Плачь теперь, ты сама подписала себе смертный приговор, идиотка! Какая заноза попала тебе под ноготь, что ты связалась с этой ужасной бабой?
И поскольку Катрин не отвечала, он покачал своей большой головой, напрочь лишенной шеи и похожей на шар, поставленный прямо на плечи.
– Мне будет жалко мучить тебя, обидно избивать такую красивую девушку, как ты. Но вполне возможно, она заставит содрать с тебя три шкуры за то, что ты ей сделала.
– Она меня может только убить, – презрительно ответила Катрин, – и ничего больше.
– Убийство убийству рознь. Я предпочел бы повесить тебя, но для нее этого будет мало. Ладно… я постараюсь быть неловким, чтобы не растягивать надолго наказание.
Намерение человека было добрым, но то, о чем он говорил, было отвратительным, и Катрин плотно сжала зубы, чтобы не задрожать.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Из низкой комнаты палач и его пленница попали в коридор, куда выходили три двери, обитые железом. Одна из них была открыта. Человек подтолкнул Катрин, и она оказалась в узкой, сырой камере. Позеленевшая кружка и кучка гнилой соломы – вот и вся обстановка. И вдобавок к ней – пара ржавых браслетов, подвешенных за цепь к стене. Немного дневного света проникало в подвал через отдушину шириной в ладонь, расположенную так высоко, что нельзя было до нее дотянуться. Отдушина выходила во двор на уровне земли, и грязная вода капала из нее вниз.
– Вот ты и у себя. Давай руки.
Она покорно протянула руки. Тяжелые железные браслеты защелкнулись на нежных запястьях. Какое-то время палач не выпускал ее руки из своих.
– У тебя красивые руки, руки благородной дамы. Да, жаль, очень жаль. Иногда и мое ремесло бывает грустным.
– Зачем же вы им занимаетесь?
Плоское лицо палача приняло наивно-удивленное выражение, улыбка обнажила желтые зубы.
– Мой отец занимался этим, его отец тоже. Это хорошее ремесло и может высоко поднять способного человека. Я, возможно, стану когда-нибудь присяжным палачом большого города. Существуют тонкости, за которые нас ценят. Ах! Если бы король вернулся в Париж! Как это было бы хорошо!