На первых ролях
Шрифт:
Леверн заверила, что волноваться нет причин, но благочестивые проповеди распутника злили ее. Гордон Бейкер – самозваный хранитель национальной морали! Благодарение Богу, публике нравилась Банни, иначе быть ей еще одной обесчещенной девчушкой, из тех, кого Бейкер обещал сделать звездами и не сделал! К счастью для Банни, его сексуальные пристрастия ограничивались лишь маленькими девочками. К тому времени, как Банни исполнилось двенадцать, Леверн лишь величайшими усилиями приходилось заставлять дочь посещать дом Бейкера. Банни знала: отказаться нельзя, но как только приближался назначенный час, у нее
Леверн открыла сумку и вновь проверила, сколько у нее денег. Нужно дать взятку портье, позвонившему Луэлле, и всем, кто мог узнать дочь.
Наконец «роллс» остановился у мотеля «Корел Риф», и не успел водитель выйти и открыть дверцу, как Леверн выпорхнула из машины, велев ему подождать.
За стойкой сидела ширококостная грузная женщина с длинными, выкрашенными красным лаком ногтями и мелко завитыми светлыми волосами, читавшая журнал «Фото-плей». Леверн осторожно подошла к ней.
– Хэлло… Это не вы, случайно, звонили в газету? – тихо спросила она.
– Да… Вы кто?.. – подозрительно спросила толстуха.
Она знала, что в полиции нравов теперь служат женщины. Нужно держать ухо востро. Леверн улыбнулась.
– Я – мать молодой девушки, насчет которой вы звонили Луэлле, и хочу, чтобы вы знали, как я ценю вашу доброту.
Продолжая говорить, она открыла сумочку и вытащила банкноту.
– Не шутите? Вы, верно, мама Банни? – спросила женщина, не отрывая взгляда от пятидесятидолларовой бумажки. Столько ей за неделю не заработать.
– Откуда вы узнали?
– Луэлла – мой лучший друг и знает, как я строго слежу за дочерью, – солгала Леверн, сунув руку в сумку и вынимая еще одну банкноту того же достоинства.
– Правда? И ваша дочка часто выкидывает такое? – осведомилась женщина, с нескрываемой жадностью глядя на сумку Леверн.
– Никогда. Такое с ней впервые – думаю, из-за того, что Банни неважно себя чувствует. Доктор выписал ей какое-то новое лекарство, антибиотик, кажется, и у нее в голове все мешается. Боюсь, этот ужасный молодой человек воспользовался состоянием Банни, – ответила Леверн, выкладывая деньги на стойку.
– Ну как, дадите мне ключ от номера Банни, чтобы я смогла спасти ее?
Женщина схватила банкноты и сунула в карман юбки.
– Возможно, слишком поздно. Они там уже часа два.
– Будем надеяться на лучшее. Могу я получить ключ? – настаивала Леверн, выдавив дружелюбную улыбку.
Женщина пожала плечами, взяла ключ из коробки и протянула Леверн.
– Почему нет? Этот жлоб все равно заплатил только за час!
Леверн благодарно улыбнулась.
– Спасибо. После того, как я улажу это маленькое недоразумение, мы с вами поговорим по душам.
И, повернувшись, решительно зашагала к выходу.
Сделав знак Рэндолфу следовать за ней, Леверн направилась к длинному ряду дверей. Остановившись у номера с табличкой «2 4», она тихо сказала:
– Подождите здесь. Я позову, если понадобитесь. Потом быстро вставила ключ в замочную скважину, повернула его и, распахнув дверь, появилась на пороге, испугав молодых людей, лежавших на постели.
– Банни, немедленно вставай и одевайся! – приказала мать.
Девушка поспешно откатилась от обнаженного Тимми Хортона и удивленно уставилась на Леверн:
– Мама! – взвизгнула она.
– Иисусе! – охнул костлявый юноша, натягивая на себя простыню чтобы прикрыть стоявший торчком пенис.
– Сейчас же одевайтесь, оба! – приказала Леверн. – Быстро. И если не сделаете как велено, вам помогут. Мне стоит только позвать!
Банни никогда не была способна открыто противоречить матери, всякие попытки сопротивляться делались тайно и исподтишка. Поэтому она тут же схватила одежду и начала поспешно натягивать на себя.
Однако Тимми Хортона было не так легко запугать. И хотя он поспешно последовал примеру Банни, все же не побоялся спросить:
– Как, черт возьми, вам удалось нас отыскать?
– Не смей говорить со мной в подобном тоне, ты, мерзкий грязный бандит! И вообще, тебя это не касается! – отрезала Леверн. – Предупреждаю: если хоть одно слово о том, что произошло, дойдет до прессы, твоя карьера в Голливуде кончена, ясно? Таких, как ты, здесь пруд пруди, и, если исчезнешь с лица земли, никто даже не заметит! Намек понятен, молодой человек?!
– Иисусе, мэм… Это Банни захотела прийти сюда, не я, – защищался Тимми.
– Заткни свою поганую глотку! – гневно прошипела Леверн. – Стоит мне пальцем пошевелить, и ты в этом городе человек конченый! А теперь убирайся отсюда, пока я не велела телохранителю расписать твою гнусную физиономию так, чтобы остаток жизни ты провел, продавая газеты на улицах!
В ее голосе звучала такая злоба, что Тимми Хортон поверил каждому слову и как был полуодетый, метнулся из комнаты, едва не налетев на ожидавшего за порогом мускулистого водителя.
Банни ничего не оставалось делать, как применить свое всегдашнее оружие в подобных случаях – слезы. Как только они остались одни, поведение Леверн изменилось. Она осторожно помогла дочери застегнуть юбку, тихо, нежно уговаривая:
– Успокойся, успокойся, родная. Он воспользовался твоей слабостью, я знаю. Пойдем. Нам нужно домой. Мама поможет тебе принять успокаивающую теплую ванну, нальет большую чашку твоего любимого чая.
Истерически всхлипывая, молодая женщина позволила матери одеть себя и посадить в автомобиль.
– Подожди маму, дорогая. Ей нужно кое-что уладить. Рэндолф, последите за ней несколько минут, хорошо? Необходимо поговорить с этим… созданием за стойкой.
Изобразив на лице безмятежную улыбку, Леверн устремилась в контору.
– Все в порядке? – язвительно осведомилась женщина.
– Да, вполне благополучно, благодаря вам. Ничего не произошло, слава Господу! Они все еще пили какое-то ужасное вино, которое принес этот парень, чтобы задурманить ей голову и заставить ослабить сопротивление! Хорошо, что вовремя подошла! Но считаю, что вас нужно вознаградить по-настоящему. Я знаю, вы сделали это по доброте сердечной, желая защитить невинную молодую девушку ничего за это не ожидая, и понимаю, что никому не расскажете об этом, не так ли? – спросила Леверн, извлекая из сумки еще три пятидесятидолларовых банкноты.