На пороге нового тысячелетия
Шрифт:
В будущем столетии Япония и Европа могут потеснить Соединенные Штаты и Советский Союз с пьедестала сверхдержав, ведущих упорную борьбу за экономическое господство в мире. Только радикальное преобразование американского общества может предупредить такой ход событий и поможет избежать тем самым вызванных им серьезных политических последствий. Со своих привилегированных, технологических «колоколен» они, будут править миром, который воспринял общую для всех идеологию потребительства, но все еще, к сожалению, делится на богатых и бедных, миром, которому угрожают потепление климата и отравленная атмосфера, миром, который окольцован плотной сетью авиалиний, который опутан кабелями для установления мгновенной устойчивой связи с любой точкой земного шара. Деньги, информация, товары да и сами люди будут перемещаться вокруг света с головокружительной скоростью.
Покончив с любой национальной «привязкой», порвав семейные узы, заменив все это миниатюрными микропроцессорами, которые предоставят людям возможность решать
Как и все прочие цивилизации, которые старались выжить благодаря установленному порядку и избежать тем самым опасностей, исходивших от природы и чужеземцев, прочность грядущего нового порядка будет зависеть от его способности обуздать насилие. В отличие, правда, от прежних порядков, которые вначале утверждались господствующей религией, а затем военной силой, новому порядку предстоит покончить с насилием, главным образом с помощью своего экономического могущества. Само собой разумеется, остатки прежде доминировавших порядков, основанных на догматах религии л военной мощи, могут сохраняться и впредь, особенно в таких странах, которые находятся на периферии всемирного прогресса. В качестве убедительного примера можно указать на Иран и Ирак.
Вторжение Саддама Хусейна в Кувейт и разразившаяся вслед за этим война могут служить нам на поминанием того, что завершение "холодной войны" не привело к урегулированию всех пограничных споров, не положило конец националистическим устремлениям, проведению "политики силы". В будущем, несомненно, мы станем свидетелями других агрессивных акций в таких частях планеты, которые по сравнению с Ближним Востоком обладают гораздо меньшими жизненно важными для всего мира природными ресурсами, и их значение — чисто символическое. Военная мощь по-прежнему будет играть решающую роль во многих регионах нашего обнищавшего мира. Но такие события при всей их взрывоопасноти, кровопролитии и драматизме станут анахронизмом, побочными эффектами, которые лишь в слабой степени затронут главный ход истории.
Конфронтация в районе Персидского залива, например, отвлекла внимание людей от происходящего в настоящий момент сдвига в равновесии сил в мире, который имеет гораздо большее значение для нас. В результате высказывались все более настойчивые утверждения, что Соединенные Штаты по-прежнему остаются самой могущественной страной в мире и что всевозможные предсказания ее заката (или даже кончины) являются, по крайней мере, преждевременными. Все эти обозреватели правы, если говорить о ближайшей перспективе. Ибо невзгоды, преследующие американское общество, скорее всего, окажутся более серьезными и Соединенным Штатам с большим трудом удастся поддерживать свой имперский статус, не вступая при этом на путь всеобъемлющей, коренной перестройки. Автор книги "Взлет и падение великих держав" Пол Кеннеди утверждает, что поражающая воображение картина массированного проникновения американской военной мощи на территории чуть ли не половины мира скорее затемняет, чем проясняет куда более важный вопрос в отношении определения истинного положения Америки больше как увядающей, а не возрождающейся державы-гегемона. Он сравнивает экспансию Америки — чем бы она ни оправдывалась — с решением Испании в 1634 году направить мощную армию для защиты своих габсбургских родственников, попавших в беду в ходе Тридцатилетней войны: "Испания обладала первоклассной пехотой и отменной выучки генералами, ее переход через Миланскую область, высокие Альпы до Верхнего Рейна был осуществлен молниеносно, и ее действия оказались чрезвычайно профессиональными. Ни одна европейская нация в те времена не могла противостоять "такому силовому проникновению"; никто не сомневался, что Испания по-прежнему является первой державой Европы". И все
Кеннеди в этой связи не преминул отметить, что сотни тысяч американских солдат все же были направлены в Саудовскую Аравию, несмотря на то что годовой дефицит американского бюджета значительно превысил 300-миллиардную планку (это самый высокий показатель за всю историю страны, из чего нетрудно извлечь урок); ни одна нация в мире не может оставаться первой нацией из поколения в поколение, не имея стабильно процветающей экономической основы, на которой в итоге покоится и ее политическое могущество. Как и Испания, Соединенные Штаты — отнюдь не первая великая держава, увязшая в громадных долгах, хотя они и продолжают нести на своих плечах груз глобальной ответственности. И все же проделанный Соединенными Штатами «блистательный» кульбит, в результате которого страна из крупнейшего в мире заимодавца всего за десятилетие превратилась в крупнейшего должника, нужно сказать, не имеет прецедента в истории.
Долг, выплата которого переносится на более отдаленный срок, — это первый признак экономической нестабильности, убедительный симптом фатального дисбаланса, которые свидетельствуют в конечном счете об экономическом крахе страны. Таков был порядок вещей со времен становления капитализма в XVII веке.
Масштабность переживаемого ныне Соединенными Штатами долгового кризиса является неопровержимым доказательством того, что мы при рыночном мировом порядке уже вступаем в переходную стадию от одного ослабленного «стержневого» региона к другому, новому. Волны экономического могущества откатываются от Америки, и такой прилив способен достичь Европы или стран бассейна Тихого океана. Подобный ход событий не вызывает удовлетворения. Экономический спад в Соединенных Штатах Америки ставит под угрозу дальнейшее развитие всего мира. США могут найти в себе силы, чтобы преломить эту тенденцию, но такой исход маловероятен без проведения радикальной экономической реформы. Ибо с каждым днем становится все очевиднее тот факт, что главный организующий принцип, определяющий развитие в будущем, что бы ни происходило на обочине прогресса, будет носить экономический характер. И это мы ощущаем все яснее по мере продвижения к отметке 2000 года.
Господство военной мощи, характерное для времен "холодной войны", сменяется «царством» рынка. Либеральные идеи демократии и рынка повергли своего главного соперника — альтернативное представление о коммунистическом обществе, бросающем миру свой вызов. Однако ни у кого не вызывает сомнения, что основная головоломка до сих пор не решена: каким образом можно сбалансировать экономический рост и увязать его с социальной справедливостью? Тем не менее теперь политические идеи и западная идеология потребления овладели умами людей повсюду, особенно в индустриально развитом мире.
В итоге популистский соблазн демократического общества потребления (а не явная угроза ядерного уничтожения) довел до критической точки взрыва вопрос о законности режимов, входивших в советский блок, у их собственных народов. Ценности либерального плюрализма и перспектива рыночного процветания привели к консенсусу, который теперь объединяет все народы Земли. Консенсус, который пришел на смену двум идеологически антагонистическим блокам, может быть обеспечен только таким рынком, который отвечает запросам обычных потребителей, независимо от того, может он удовлетворить подобные запросы или нет. Впервые политические требования плюрализма находят свое экономическое отражение.
В результате послевоенное могущество американской экономики может, скорее всего, столкнуться с серьезным вызовом. Ибо в ходе возникновения нового порядка, пускающего свои корни в этом десятилетии, отделяющем нас от черты следующего тысячелетия, две военные сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз — демонстрируют свой если и не абсолютный, то наверняка относительный упадок.
Эти сверхдержавы, эти победители в послевоенном мире в следующем столетии могут оказаться в числе побежденных, утратив статус великих держав в ходе своего экономического отмирания. Преодолев стратегическую субординацию, навязанную военной силой после окончания идеологической вражды между Соединенными Штатами и Советским Союзом, две новые державы — Европейское пространство, простирающееся от Лондона до Москвы, и Тихоокеанский регион с центром в Токио, однако протянувшийся до самого Нью-Йорка, — вступят в борьбу за свое господство. Каждая из этих сфер будет стараться во всем превзойти соперника, пытаясь стать центром, «сердцевиной» нового мирового порядка. Какая из этих сфер окажется победительницей, будет зависеть от того, кто из них сумеет производить с достаточной эффективностью и с большей выгодой для себя те новые товары, которые удовлетворят все потребности после сделанного ими выбора в пользу своей автономии на первом поистине глобальном рынке. Место расположения «сердцевины» пространства-победителя будет выявлено в ходе острой конкуренции.