На равнинах Авраама
Шрифт:
Джимс обшаривал взглядом землю за трупом негритянки и там, где дым клубился особенно густо, заметил маленькую тонкую фигурку. Внутренний голос подсказывал ему, что это Туанетта. Так могло лежать и тело любой другой девушки, застыв в той же позе, с вытянутой обнаженной рукой, смутно видневшейся под покрывалом клубящегося дыма. Но Джимс знал, что это Туанетта. Перед его глазами вновь поднялся вызывающий дурноту туман, и он протянул руку, чтобы рассеять его. Туанетта… Всего в нескольких шагах от него… Мертва, как и его мать…
Вояка потрусил впереди хозяина, но на полпути до неподвижного тела остановился. Он учуял то, чего Джимс не мог разглядеть сквозь пелену дыма. Собака заметила опасность и хотела предупредить хозяина. В ту же секунду со стороны мельницы раздался выстрел,
Еще через мгновение Джимс выронил лук и бросился к мельнице. Вояка последовал за хозяином. Когда они добрались до разбитой двери, пес, опередивший человека на длину прыжка, остановился. Джимс шагнул внутрь. Смерть вполне могла бы встретить его уже на пороге, но в сводчатом помещении, куда они вошли, ничто не колыхнулось, не шелохнулось, не раздалось ни единого звука: глубокую тишину нарушили только бешеное биение сердца и дыхание Джимса. Вояка перешагнул порог и стал принюхиваться к затхлому, пропахшему зерном воздуху, затем подошел к узкой лестнице, ведшей в комнату на башне. Всем своим видом пес показывал хозяину, что искать надо наверху. Держа наготове томагавк, Джимс взлетел по лестнице.
Внезапно ворвавшись в помещение, куда дневной свет с трудом пробивался сквозь пыльные стекла трех круглых окон под самой крышей, Джимс, должно быть, представлял собой незабываемое и устрашающее зрелище. Без сомнения, в его облике было что-то дикое. Часть верхней одежды он снял, чтобы прикрыть тела отца и матери, поэтому его руки и плечи были обнажены. Копоть, дым, засохшая земля до неузнаваемости изменили его лицо. Казалось, оно специально раскрашено для убийства, а горящие зеленым огнем глаза жадно ищут врага. Из раненой руки на дубовые доски пола капала кровь. Джимс напоминал Франкенштейна 24 , готового совершить убийство: растрепанные волосы и ярость скрывали его юность, а поднятый томагавк и поза, говорившая о нетерпении броситься на жертву, вызывали ужас и содрогание.
24
Франкенштейн — чудовище в облике человека, убивающее своего создателя (по имени персонажа романа английской писательницы Мэри Шелли «Франкенштейн», 1818).
Если бы этот томагавк обнаружил цель, то ею стала бы Туанетта. Она встретила Джимса, не отворачиваясь и держа в руках мушкет, из которого стреляла через щель в стене, словно еще надеялась с его помощью защитить себя. В глазах Туанетты светилось безумие. Темные распущенные волосы усиливали ее бледность. Тем не менее она ожидала смерть, выпрямившись во весь рост, и отнюдь не была похожа на человека, не помнящего себя от страха. Ее поддерживала непобедимая сила: в хрупком теле Туанетты обитала душа самого Тонтера, вселив в дочь не только бесстрашие перед лицом смерти, но и презрение к ней. Однако никакое мужество не смогло скрыть ее страдание. Промчавшаяся мимо смерть чудом не задела ее; и теперь, стоя в башне на мельнице, Туанетта испытывала душевную боль, сравнимую лишь с крестными муками.
Ожидая увидеть дикаря, она узнала Джимса. Мушкет с глухим стуком упал на пол, и Туанетта попятилась от того, чье появление вызвало у нее гораздо больший ужас, чем близость могавка. Она отступала до тех пор, пока не прижалась к груде мешков с зерном и не оказалась в положении человека, в буквальном смысле слова припертого к стене. Джимс увидел Туанетту, и клич мести, готовый сорваться с его губ, вылился в судорожный, похожий на рыдание вздох. Он произнес ее имя. Туанетта не ответила и еще плотнее прижалась к мешкам с зерном. Вояка направился к ней, стуча когтями по полу. Даже не взглянув на собаку, Туанетта не отрываясь смотрела на Джимса, и в неверном свете сумерек ее глаза горели ярким огнем. Теплый язык собаки коснулся пальцев девушки, и она резко отдернула руку. За спиной Туанетты громоздились смутные очертания
— Английское… чудовище!
Теперь уже не мельничное колесо, а голос Туанетты произнес эти слова — голос, полный того же безумия и ненависти, что сверкали в ее глазах.
Туанетта порывисто подняла с пола мушкет и ударила им Джимса. Если бы мушкет был заряжен, она убила бы своего врага. Туанетта наносила удар за ударом, но молодой человек не чувствовал их. Обрывочные слова, которые вырывались у выбившейся из сил девушки, — вот все, что он слышал, чувствовал, сознавал. Он пришел вместе с преданными англичанам индейцами, чтобы уничтожить ее близких! Он и его мать подготовили это нападение, поэтому они и остались в живых, тогда как все, кто был ей дорог, мертвы! Ствол мушкета ударил Джимса по глазам. Опустился на раненую руку. Оставил рубцы на теле. Рыдая, Туанетта повторяла, что хочет убить его, в исступлении взывала к небесам, моля послать ей силы. Джимс стоял перед ней неподвижно, как каменное изваяние. Английское чудовище… убийца ее близких… дьявол, более жестокий и кровожадный, чем раскрашенные дикари…
Туанетта продолжала наносить Джимсу удар за ударом, пока окончательно не выбилась из сил и не выронила тяжелый мушкет из рук. Тогда она ухватилась за томагавк Джимса, и юноша разжал пальцы на деревянной рукоятке. С торжествующим криком Туанетта вырвала томагавк и подняла его над головой, но, не успев нанести роковой удар, как подкошенная рухнула на пол. Но и тогда ее бесчувственные губы продолжали шептать слова обвинения.
Джимс опустился на колени рядом с Туанеттой и здоровой рукой поддержал ее голову. Мгновение она почти касалась его груди. Глаза Туанетты были закрыты, губы не шевелились. И Джимс, полуживой от ударов, вспомнил Бога своей матери и, с трудом выговаривая слова, вознес ему благодарственную молитву за избавление Туанетты.
Закончив молитву, он наклонился и поцеловал губы, призывавшие на его голову все кары небесные.
Глава 11
Очнувшись от забытья, на время смягчившего муки души и тела, Туанетта увидела, что рядом никого нет. Ей казалось, что она пробуждается ото сна в привычном полумраке своей спальни. Сознание медленно возвращалось к девушке, и вдруг словно вспышка молнии озарила ей страшную истину.
Она села, думая увидеть Джимса. Но Джимса не было, да и сама она находилась совсем не там, где упала к ногам своего врага. Во время ее обморока Джимс аккуратно сложил пустые мешки и, устроив из них более или менее удобное ложе, перенес на него Туанетту. Она посмотрела на пол и, увидев мушкет и пятно крови, задрожала. Она пыталась убить его, а он ушел, оставив ее в живых!
Как незадолго перед тем Джимс, Туанетта почувствовала себя опустошенной. Частица ее души погрузилась в море тьмы, захлестнувшей все ее существо, и она поднялась на ноги, объятая невозмутимым покоем, словно комната, где она находилась, — пыльная, затянутая паутиной, заваленная мешками спелого зерна, — превратилась в монастырскую келью. Страсти улеглись. Если бы мысль могла убивать, Туанетта по-прежнему, не задумываясь, излила бы на Джимса свою месть, но ни за что на свете не прикоснулась бы снова к лежащему на полу мушкету.
Она подошла к лестнице и заглянула вниз. Сын англичанки не оставил после себя никакого знака, кроме кровавого следа, спускавшегося но ступеням и ведущего за порог мельницы. Злобное торжество проснулось в Туанетте при мысли о том, что благодаря ей Булэнов едва не коснулась та же смерть, на которую они и их соплеменники обрекли ее близких. Но это чувство быстро прошло. Как зачарованная смотрела она на капли крови, горящие на солнце. Джимс Булэн — там, во дворе, с ее мертвыми близкими! Мальчик, против которого мать настраивала ее с самого детства… мужчина, превратившийся в английское чудовище! Изо всех сил старалась она вернуть себе способность ненавидеть, жажду убивать, но усилия ее ни к чему не привели. Она шла по кровавому следу, ничего не слыша, кроме шума мельничного колеса. Внизу была пустота, вокруг — опустошение; само солнце, казалось, утратило свое тепло.