На росстанях
Шрифт:
— Выгоня-я-яй! Панич, выгоня-я-яй! — и несколько раз щелкнул, как из пистолета, кнутом.
Лобанович подбежал к окну и дал Лукашу обещанные двадцать копеек. Так повторялось несколько дней подряд. Писарь, как видно, догадался о заговоре и на крыльцо больше не выбегал.
Раз в году Лукаш имел одну привилегию: в день святых апостолов Петра и Павла он мог делать все, что захочет, — мог выгонять скотину, а мог и не выгонять. Таков был обычай в Верхани. Но если Лукаш выходил в этот день на работу, каждый двор одарял его хлебом, мясом, салом, яйцами, сыром, а кое-кто давал ему при этом еще немного медяков. Лукаш,
XV
Лобанович, хотя и не очень часто, все же встречался с Иваном Антипиком. Но не было еще случая, чтобы они открыто, по-приятельски поговорили друг с другом. Антипик — человек прозаический, практического склада характера. Вся его жизненная философия и мудрость заключалась в том, чтобы жить спокойно, тихо и сытно. Специального учительского образования у него не было, окончил он какую-то малоизвестную сельскохозяйственную школу, но это не мешало ему гордиться своим учительским званием и своим образованием. По существу же человек он был невредный. В жизни руководствовался он одним основным правилом: "Не трогай ты меня, и я тебя не трону". Лобановичу хотелось ближе познакомиться с ним и заглянуть в тайники его души, но все не было удобного случая. Антипик как бы предугадывал замыслы своего соседа в старался уклониться от какого бы то ни было открытого и откровенного разговора. Днем его почти никогда не было дома, а возвращался он поздно. Но однажды вечерком Антипик зашел к Лобановичу. Каким-то образом он узнал, что мать Лиды Муравской собирается заехать к учителям и пригласить их в гости к себе по случаю того, что Лида и Коля окончили школу.
— Ну что. ж, позовет — поедем, — отозвался Лобанович. Признаться, ему самому хотелось навестить мать таких славных детей, как Лидочка и Коля.
Антипик, немного помолчав, прищелкнул языком и добавил:
— Надо и нам угостить Антонину Михайловну.
— Надо так надо, — согласился Лобанович. — Не знаю только, чем и как угощать, и вообще не знаю, что она за женщина.
Антипик оживился. Язык его на мгновение словно присох к гортани, но тут же снова и еще быстрее, чем обычно, защелкал.
— Антонина Михайловна — вдова и еще не старая, это во-первых. Во-вторых, она мать Лидочки, к которой, по моим наблюдениям, коллега мой не безразличен.
Антипик лукаво, многозначительно подмигнул, словно для него были совсем ясны мысли и сердце Лобановича. Тот невольно опустил глаза и тотчас же сказал:
— Вот не думал, что ты такой наблюдательный… А может, и ваша милость к ней не безразличны?
Антипик пропустил мимо ушей эти слова и продолжал:
— В-третьих, она выкрестка и, в-четвертых, любит чарку.
— Характеристика полная, портрет написан основательно. Видать, сидел ты с ней за чаркой не раз, — пошутил Лобанович.
— Сидел и еще посижу, вернее — посидим: угощение сделаем в складчину, — откликнулся Антипик.
— Ну что ж, согласен. Так еще лучше. Вопрос можно считать решенным, — закончил Лобанович и внимательно взглянул на Антипика. — Скажи, Иване, как думаешь провести лето и что предполагаешь делать дальше? На всю жизнь присягнул начальной школе или есть другие планы?
Антипик заморгал глазами в предчувствии какого-то серьезного разговора. Серьезных разговоров он не любил, считая, что они могут сбить человека с толку.
— А я об этом и не думаю, — ответил Антипик. — Да и зачем? Поработаю на лугу, на поле. А надоест и это — буду думать о чем-нибудь другом. А так, без нужды, зачем мозолить мозги и портить нервы! Мое правило такое: тихо, спокойно — так и не рыпайся, а начнут прижимать — соберись незаметно и беги в другое место.
— За что же и кто начнет тебя прижимать, если ты будешь сидеть тихо?
— И то правда, — щелкнул языком Антипик. — Но бывают разные люди, есть и такие, что могут без всякой причины привязаться к тебе. И все же самое лучшее правило: не трогай ничего и не бойся никого.
— А вот же ты сидел тихо, никого не трогал, а пристава испугался и задал стрекача, — поддел его Лобанович.
Антипик потупился, хотел что-то возразить, но Лобанович добавил:
— Впрочем, все-таки твоя правда: ты нарушил свое правило, затронул Анну Карловну, которую имел или имеет на примете грозный становой пристав.
Лобанович почувствовал, что Антипику неприятно напоминание об этом случае.
— Всякое бывает на свете между людьми, — нотка покорности слышалась в голосе и словах Антипика.
— И ты должен молчать, мириться со всей бессмысленностью и несправедливостью такого порядка?
— А что из того, что я буду кричать? Кто меня услышит? Вот ты попробовал крикнуть, и тебя переместили. Нет, брат, выше пупа не прыгнешь! — тоном победителя заключил Антипик.
Лобановичу стало ясно, что с Антипиком каши не сваришь, а вести с ним разговор о роли учителя в общественной жизни, пытаться пробудить в нем сознательность — не только бесполезная трата времени, но и небезопасная вещь. Где порука, что Антипик не проговорится вольно или невольно? Лобанович не пробовал больше заглядывать в душу своего коллеги, она была для него ясная и неинтересная, как стертый медяк. Он только сказал:
— Да, твоя правда.
Спустя несколько дней в школу действительно приехала Антонина Михайловна. Лобанович встретил ее на крыльце.
— Наверно, вы мать Лиды и Коли, Антонина Михайловна? — спросил хозяин.
Антонина Михайловна улыбнулась, и Лобанович увидел неровные, гнилые зубы.
— Я, я! — проговорила гостья.
Это была женщина с довольно красивым лицом, чернобровая, черноглазая. Правда, глаза ее немного выцвели, порыжели… "Неужто в ее годы и Лида будет такая?" — подумал Лобанович и повел гостью в комнату.
Пока она приводила себя в порядок, как это свойственно женщинам, Лобанович, попросив прощения, сбегал в кухню и послал бабку Параску за Антипиком. Но нужды в этом не было. Антипик тотчас же появился и сам. Он оказался более ловким кавалером, чем хозяин, пригласил гостью присесть, завертелся возле нее, защелкал языком на все лады. Лобанович смотрел на него и прямо-таки любовался его способностями в деле обхождения с женщинами. "Вот если бы ты был таким и в общественной деятельности!" — подумал Лобанович.