«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
Более тридцати лет назад в течение двух недель мне довелось ежедневно встречаться и беседовать с человеком редкой душевной красоты, про которого известный мореплаватель X. Свердруп сказал: «Нансен был велик как полярный исследователь, более велик как ученый и еще более велик как человек».
Мне хочется рассказать читателям о поездке Фритьофа Нансена по Армении — одном из эпизодов благородной деятельности великого ученого, всю жизнь боровшегося за национальную свободу угнетенных народов, за прекращение войн и за полное разоружение.
Летом 1925 года Нансен выступил в Лиге
На предложение знаменитого ученого Лига наций ответила согласием, но это было лицемерное согласие, рассчитанное на обман общественного мнения и на оттяжку времени.
Была создана комиссия во главе с Нансеном для выяснения на месте, в Закавказье, возможностей проведения в жизнь этого плана [30] . Мне посчастливилось сопровождать по Советскому Союзу эту комиссию в качестве корреспондента краевой закавказской газеты «Заря Востока».
30
Замысел Ф. Нансена не мог быть претворен в жизнь ввиду явного противодействия заправил Лиги наций. В последующие годы советское правительство самостоятельно приступило к возвращению на родину армян-беженцев.
10 июля 1925 года океанский пароход доставил Нансена и его спутников в Батум. С ними приехали эксперты: английский инженер, специалист по гидротехническим сооружениям К. Дюпюи, французский ботаник Р. Карль, итальянский инженер Пио Лео-Савио и секретарь комиссии Квислинг. Как только высокая фигура Нансена показалась на пристани, навстречу ему раздались сердечные приветствия встречающих.
Знаменитый гость был в простом бумажном пиджаке. Отложной воротник светлой рубашки стянут узеньким галстуком, небрежно спадавшим вниз. Из-под широкополой серой шляпы виднелись седые волосы. От желтоватых подстриженных усов к едва заметной бородке под нижней губой шли две морщины: глубокие складки между бровей и крупный нос с широкими ноздрями придавали его лицу мужественное и суровое выражение.
Здороваясь, Нансен энергично протягивал длинную руку, словно собирался нанести удар. Кисть его руки с узловатыми пальцами была красная и широкая, как у матроса.
Один из приехавших, увидав в моих руках блокнот и карандаш, отвел меня в сторону и, очевидно, думая застать врасплох, начал задавать вопросы на ломаном русском языке:
— Сообщите в двух словах, как у вас тут на Кавказе, все ли спокойно?
Я сказал, что не понимаю его вопроса.
— Ну, чего там скрывать! — мотнул он головой с рыжей спутанной шевелюрой: на его широком лице появилось нетерпеливое выражение, как у человека, привыкшего командовать, — Вся Европа знает о том, что Грузия только что пережила кровавое восстание против большевиков!
— Смею вас уверить, — сказал я на это, — что в настоящее время все Закавказье, в том числе и Грузия, охвачено не восстанием, а повсеместным строительством. И вы в этом скоро убедитесь.
— Посмотрим, посмотрим, — пробормотал рыжий.
Тогда я в свою очередь задал ему вопрос:
— Как же вы не побоялись ехать в страну, где вас может подстеречь опасность?
— А что вы поделаете с этим человеком, — воскликнул мой собеседник, указывая в ту сторону, где возвышалась фигура Нансена, — Его всегда тянет туда, где опасно!.. Ну ладно, я вижу, вас отлично вымуштровали!.. А вот не будете ли вы любезны дополнить некоторые сведения…
И, вынув из кармана толстую книжку — «Путеводитель по Закавказью», изданную в Лондоне в 1924 году, он начал ее перелистывать.
В это время к нам подошел Нансен, прислушался, о чем мы говорим, и вдруг быстрым движением взял путеводитель, захлопнул его и сказал улыбаясь:
— Ну к чему это, капитан? Зачем смотреть на отражение, когда перед нами сам оригинал?
«Рыжий» оказался Квислингом.
После завтрака мы на автомобилях отправились в знаменитый Батумский ботанический сад, созданный выдающимся русским ученым А. Н. Красновым. Долго осматривали замечательную коллекцию растений, привезенных со всех частей света. Нашего почетного гостя больше всего заинтересовал «японский уголок».
Я уже был знаком с этим причудливым собранием карликов и относился к нему как к своего рода курьезу.
«Можно ли, — думал я, — говорить о серьезном научном значении столетней сосны высотой в четверть метра или бамбука толщиной со стебель пшеницы, насчитывающего несколько десятков лет? Богатые китаянки, например, с младенчества забинтовывают ноги, чтобы они до старости оставались крошечными. Но ведь это же уродство!»
Что-то в этом роде, помнится, я и сказал Нансену, когда мы сидели с ним около игрушечного мостика, перекинутого через «реку» шириной в ладонь.
Светлые усы Нансена вздрогнули от улыбки.
— В данном случае, — сказал он, — меня удивляет и радуют не столько растения, сколько люди, которые их создали, люди, сумевшие накопить столько знаний и проявить столько терпения, чтобы так властно переделывать природу…
— Если… — добавил он, немного помолчав, — если человек научился нормальное превращать в очень маленькое, значит, он сможет и маленькое превращать в огромное… Например, землянику — в плод величиной с дыню!
И Нансен лукаво подмигнул мне.
Я тогда еще ничего не знал о мичуринских опытах.
Только потом, несколько лет спустя, я оценил способность Нансена глядеть далеко вперед. Когда он сидел в «японском уголке», мысли его касались не столько преобразования природы растений, сколько преобразования самих преобразователей, то есть людей, вооруженных наукой, стремлением к изобилию всего и для всех.
Впервые я увидел Фритьофа Нансена в 1921 году. Он выступал перед депутатами Московского Совета.
Еще после окончания первой мировой войны Нансен, будучи членом Лиги наций, помог скорейшему возвращению на родину полумиллиону русских солдат и офицеров, находившихся в плену.
В августе 1921 года Нансен в Москве подписал соглашение о создании «Международного комитета помощи голодающим на Волге», и спустя месяц этот комитет уже отправил в Россию первые поезда с хлебом. Но руководители капиталистических держав заявили, что они пропустят эти грузы через границу только в том случае, если большевики откажутся от своей власти и сложат оружие.