На суше и на море
Шрифт:
Ковры, сотканные из травы, были изодраны в клочья, лежанка из листьев разворочена, чурбаки, заменяющие стулья, опрокинуты, съестные припасы – ягоды, грибы и сушеные лягушки – валялись вперемешку, раздавленные, на полу.
– Мы опоздали, – произнес Кузнецов, поднимая с пола маленький блестящий кружок и протягивая его Владимирову.
Алюминиевая пуговица с изображением адамовой головы – черепа с двумя скрещенными под ним костями – лежала на ладони командира жестоким приговором хозяину логова. Такую эмблему ни с чем спутать было невозможно – ее изображали на кокардах и других знаках различия военнослужащих войск СС, в которых служили и вервольфы.
– Опоздали, – пригорюнился Митрич.
Было видно, что он переживает за лесного приятеля. Хотя до конца судьба того была неясна. В логове везде были видны следы жестокой борьбы, но ни тела, ни следов крови не было видно.
– Лес большой. Мы не можем тут долго рассиживаться. Надо идти к партизанам! Может, они что-то знают, – произнес Владимиров, потирая подбородок, на котором проступила щетина.
– Здесь недалеко, – глухо произнес Митрич и, наклонившись, шагнул к низкому выходу. Он чувствовал себя неуютно в разгромленном доме без хозяина. Друзьями с барсуком они не были, но редким встречам оба были рады. Родственные одинокие души, как ни крути. С этим соглашался даже верлис, большой любитель понасмешничать и поиздеваться.
Себя он считал истинным оборотнем, у которого оба родителя тоже были оборотни. К кабану и барсуку лис относился ровно. Изредка забегал поболтать, обсудить лесные новости. Его никто не видел в человеческом облике, не знали ни его имени, ни где он живет. На то он и лис. И погоню на них навел, отвел от себя беду, хитрец. Оно и понятно: своя шкура ближе к тушке.
Выходя, Митрич поднял с пола порванный браслет из шиповника. Сухие ягоды были нанизаны на толстую нитку, а теперь темно-красными сморщенными комочками рассыпались по земляному полу. Барсук очень дорожил этой безделушкой и никогда бы с ней не расстался по доброй воле. Видно, дело было совсем худо.
За стенами пещеры стоял серенький обыкновенный день; небо низко нависло над головами. Владимиров поймал себя на том, что мысли его неотступно вертятся вокруг барсука, который жил своей, непонятной жизнью совершенно один в своем логове в самой глуши дремучего леса.
Маленький отряд разделился на две группы. Они шли по обе стороны ручья, тщательно обследуя поверхность земли, надеясь найти следы партизан. Без воды они никак не могли обойтись. Следы, конечно, отыскались. Сапоги были старые, армейского образца: двух гвоздиков в правом не хватало, каблуки были стоптаны внутрь. Их владелец сильно косолапил. Он набирал воду из ручья дня два назад. Так сказал Митрич, потрогав пальцами землю. Следы обнаружил Хохел. Теперь он горделиво посматривал на лесника. Вид у того был мрачный. Рядом с отпечатками человеческих ног, ведущих в сторону Старого лога, Митрич обнаружил следы больших волчьих лап. Минуту-другую следопыты постояли в задумчивости, затем быстрым шагом двинулись по следам человека и зверя.
Волчьего воя, который они слышали по дороге к барсучьей норе, не было слышно. Было очень тихо, только деревья качали кронами. Разведчики шли за Митричем, который выбирал направление.
Дальше четверо людей и лесник едва брели через бурелом, с трудом переставляя ноги, а деревья стояли все чаще и гуще и были уже совсем неотличимы одно от другого. Казалось, этому лесу нет конца и начала, и, что самое худшее, выхода из леса тоже нет. Несколько часов спустя путники совсем утратили ощущение времени. У них все ныло и болело от усталости. Они несколько раз проваливались в ямы с водой и вымокли насквозь. Наконец измотанные поисковики остановились и сели на поваленный ствол перевести дух и прикинуть, как им быть.
– Мы не можем здесь долго рассиживаться, – нарочито бодрым голосом сказал Кузнецов. Он огляделся вокруг. – Послушайте, вот что пришло мне в голову. Видите, вон там, где лощина, земля какая-то кочковатая, вроде изрытая. Если бы я выбирал место для базового лагеря, то остановился бы здесь. Предлагаю спуститься туда и поискать следы партизан.
Владимиров кивнул и молча махнул рукой в направлении, указанном Николаем. Группа двинулась в сторону лощины. Разведчики как раз осматривались на кочковатом участке, покрытом толстым слоем прошлогодних листьев, о котором говорил Кузнецов, когда Задов, матюгнувшись, упал на землю ничком.
– Ой, нога! Моя нога!
Он уселся прямо на землю, обхватив ногу руками.
– Бедненький! – притворно посочувствовал Митрич. – Скажи, как тебе не везет! Ну-ка, покажи лапу… то есть ногу. Конечно, – продолжал он, опускаясь на колени, чтобы рассмотреть, – сапог порезан, никаких сомнений. Нога только поцарапана, без перевязки можно обойтись.
– Я, должно быть, споткнулся о сучок, – печально сказал Задов и подвигал ногой. – Ой как болит!
– Уж очень ровный порез, – заметил Владимиров, внимательно рассматривая сапог. – Никакой это не сучок. Это разрезано острым краем чего-то металлического. Странно! – Он задумался и начал исследовать близлежащие рытвины и кочки.
– Какая разница, обо что я порезался? – скривился Лева.
Лесник, не обращая на него внимания, присоединился к командиру и стал изо всех сил разгребать ковер слежавшихся листьев. Он расшвыривал его руками и ногами. Вдруг Митрич резко выпрямился и воскликнул:
– Нашел!
– Что там такое? – спросил Лева, все еще держась за ногу обеими руками.
– Подойди и посмотри! – сказал Кузнецов. Все сгрудились вокруг лесника. Задов дохромал до них и внимательно осмотрел находку.
– Ну и что, – сказал он с расстановкой. – Я видел такие железки и раньше. Знакомый предмет, цинк из-под патронов. Что из этого?
– Неужели ты не понимаешь, что это значит для нас? – даже непрошибаемый Хохел удивился.
– Я понимаю, что это значит, – ответил Лева. – Какой-то рассеянный тип швырнул посреди леса железяку, где об нее обязательно споткнется любой прохожий. Довольно бездумный поступок, я бы сказал.
– О господи! – воскликнул Владимиров в отчаянии от такой тупости. – Хватит разглагольствовать! Ищите!
Командир безостановочно прочесывал лощину, листья летели во все стороны. Его старания увенчались успехом. На свет появилась потертая кожаная офицерская сумка-планшет. В ней обнаружили тряпичный сверток и тетрадь со слипшимися от сырости страницами в синем ледериновом переплете. В холщовой тряпице оказались орден Красной Звезды, медаль «20 лет Рабоче-крестьянской Красной армии» и две тоненькие наградные книжечки, выписанные на капитана Д. Г. Рябоконя, начальника штаба батальона 255-го стрелкового полка. Тетрадь оказалась дневником командира небольшого партизанского отряда, состоявшего в основном из попавших в окружение бойцов.
Страницы тетради слиплись, строчки, написанные синим химическим карандашом, расплылись. Можно было с трудом прочитать только несколько последних записей.
26 апреля. Организовали засаду на опушке леса у железнодорожной насыпи. Пустили под откос эшелон с цистернами питьевого спирта. Все – вдребезги. В отряде очень недовольны.
29 апреля. На дороге в деревню подстерегли автоколонну. Уничтожили грузовик и легковую машину. Отправили на тот свет 16 немецких солдат, двух унтер-офицеров и лейтенанта. Все оружие фашистов, захваченное нами, оказалось в полной исправности.