На территории любви Никиты Михалкова
Шрифт:
Приехало много знаменитых советских актёров. Но главным, конечно, стал Никита Михалков со своим новым фильмом «Утомлённые солнцем». Только что он получил за него специальный приз жюри в Каннах и Шурочка мечтала блеснуть бриллиантом в тени "пальмовой ветки".
Поселили нас в Доме отдыха, размещённом на шикарных немецких виллах, некогда принадлежавших офицерам люфтваффе. В тот достопамятный вечер Шурочка давала бал на бывшей вилле опального рейхсмаршала Геринга. Она планировала разместить там самого Михалкова, но в первый праздничный вечер подыскала для него другое обветшалое нацистское гнёздышко.
Начиналось всё очень помпезно. Признанный эстет Рустам Хамдамов декорировал виллу парашютами,
Она появилась внезапно. Её шёлковое белое платье обтягивало сочную, стройную фигуру, а упругие, загорелые груди приоткрывал глубокий вырез. Она была еврейских кровей с очень тонкими, точёными лодыжками, гладкими икрами и обворожительными тугими бёдрами, призывно проступавшими под тонким шёлком платья. Как я понимаю Давида. Увидеть такую Вирсавию у купальни и… можно тронуться умом. Какой там Урия, какая дружба?! За это можно пожертвовать всем.
После того как она произнесла низким контральто своё имя, я мог не пить шампанского. Вира! Вирсавия! О, эти журчащие звуки! Вирсавия! Я судорожно искал в своей голове фразы, чтобы завязать с ней разговор. И хорошо бы долгий. "Свеча горела на столе и жар соблазна…"… Там было, кому декламировать стихи и я ждал в сторонке своего часа.
Гости пили так, словно перейдя в полуденный зной Сахару, они наконец то припали к источнику. Разговоров "о прекрасном" вести было некогда. Да и незачем. Надо было смести всё со столов и хорошенько набить животы. Морской воздух возбуждал аппетит.
Она приехала одна, чтобы приветствовать гостей фестиваля от лица меценатов. Это я выяснил в танце, прижимаясь к ней всем телом под звуки аргентинского танго. Значит мы оба свободны! И от нахлынувшей радости я поцеловал её плечо. Она сделал вид, что удивилась, но вырываться не стала. Закончив танго, она, опуская свою руку, как бы невзначай провела ею по моей мускулистой спине.
В густой темноте парка веранда светилась жёлтым манящим светом. Шампанское смело все барьеры и разговор стал общим. Я отходил и снова возвращался к ней, изображая курортную беспечность. Она вела себя непринуждённо, но казалась неприступной. Недосягаемой.
Лето выдалось настолько жарким, что даже в этот поздний час хотелось окунуться в вечернем прибое. И не мне одному. Спускаясь в шумной толпе гостей к морю по крутой каменной лестнице, я протянул ей руку и, ощутив изгиб её прохладной ладони и тонкого запястья, совсем потерял дар речи.
Глубокий песок пляжа заставлял нас терять равновесие и мы то и дело оказывались в объятиях друг друга. Казалось мы стремились к этим падениям, так они нам были приятны. Наконец мы соприкоснулись губами и были поражены их сладости, влажности, упругости и мягкости одновременно. Волны окатывали нас прохладной пеной до тех пор, пока не накрыли с головой. Но это вызвало у нас гомерический хохот и необузданный восторг. Наверное, мы чего-то намешали в бокалы или съели случайно какой-то дурман. Магнетизм прикосновений нарастал с такой силой, что мы не отпускали объятий.
Не говоря ни слова, мы пошли обратно на виллу и долго поднимались по крутой каменной лестнице. Её сочные округлые бёдра призывно раскачивались прямо перед моим лицом и я прикасался к ним губами каждый раз, когда она делала очередной шаг на верхнюю ступеньку. Её голень, остававшаяся внизу, напрягалась, приобретая стройный рельеф. Я поцеловал её в изгиб под коленкой и она звонко захохотала.
Вилла была безлюдна. Только две пожилые официантки убирали со столов посуду с тихим ритмичным перезвоном хрусталя и фарфора. Мы переглянулись и поднялись наверх. Посреди огромной спальни под изломанным шатром крыши в лунном свете простиралась широкая кровать. Она упала на неё, широко раскинув свои нежные, гибкие руки и, воздев их вверх, позвала меня. Я лёг рядом и обнял её бёдра, уткнувшись своим лицом в её живот. Её пальцы перебирали мои волосы, вызывая во всём теле неистовую дрожь. Вытянув вверх ногу, она освободила бедро от шёлка и прикоснулась им к моему лицу. Я целовал его, с каждым поцелуем поднимаясь всё выше к её изумительной лодыжке.
С ловкостью цирковых факиров мы сняли друг с друга одежды, обнажая свои загорелые тела. От прикосновений кружилась голова и мутился взор. Сладкая нега растекалась по всему телу. Губы приобрели такую мягкость, что их было страшно сжимать. Нежность поцелуев стала походить на дуновение ветерка. Тугой шёлк её волос источал тепло и аромат ягнёнка. Лёгкие прикосновения её пальцев вызывали стальные напряжения моих мускулов. Обняв четырьмя пальцами её запястье, пятым я гладил её ладонь и чувствовал как неистово пульсирует под кожей её кровь. Гладя её по руке и скользнув по плечу, я накрыл ладонью её грудь. Ощутив её дрожь под своей рукой, я кончиками пальцев прочертил линию по её животу, бедру, колену, стиснув пальцами её лодыжку. Там тоже слышались стеснённые толчки. Нежно прикоснувшись к её икрам, я провёл пальцем под коленом и с силой сжал всей ладонью её смачную ляжку. За упругими, округлыми холмами и бархатными впадинами открылась сладкая, манящая бездна. Я вошёл в неё всем своим существом и она тихо застонала, распустив объятия. Прижавшись к ней всем телом, я дрожал от сладких судорог. Телотрясение продолжалось до тех пор, пока мы не потеряли сознание.
Очнулись мы в объятиях с ощущением просыпающейся плоти и снова начали ласкать друг друга поцелуями и поглаживаниями до мурашек. Мы засыпали и просыпались в объятиях несколько раз, пока нежные звуки флейты не заставили меня открыть глаза. Я лежал на широкой кровати среди скомканных простыней совершенно один. Геометрические узоры дубовых балок потолка постепенно вернули меня в сознание. Я вспомнил, что нахожусь в доме отдыха и понял, что заработала радиотрансляция.
Доброе утро, товарищи отдыхающие! Начинаем утреннюю гимнастику. С трудом приоткрыв веки, я озирал не знакомые предметы. Звуки флейты сменились резкими стуками по клавишам фортепиано. Я лежал один в огромной постели немецкого рейхсмаршала и вспоминал обрывки вчерашнего пиршества страсти.
Её нигде не было. Куда она исчезла?! Не в плен же её забрали?! Я упал на кровать и старался пробудить помрачённое вином сознание. Подушка источала тонкий аромат её волос, напоминающий горький запах полевых трав, выжженных прибалтийским июльским солнцем. Я долго лежал и не мог надышаться этим пьянящим ароматом.
Когда я спустился в столовую к утреннему кофе, там уже собирался заспанный артистический люд. Красавцы- чечены Ваха и Ахмет подкатили со своими абреками на отмытых до блеска мерседесах. Шурочка была весела и зазывала всех на поездку в Ниду, на дачу Томаса Манна, на копчёного угря.