На территории Мильтона Ламки
Шрифт:
— Я знаю, что могу управлять офисом, — отрывисто сказал он, — так что мы можем оставить эту тему.
Она выглядела по-настоящему огорченной.
Пока он убирал тарелки в раковину, она сказала из-за стола:
— Давай куда-нибудь поедем. В коктейльный бар или куда еще. В Рино я совсем испортилась. Мне все время хочется броситься куда-нибудь и как следует повеселиться. Нам действительно есть что отпраздновать.
— А как насчет Тэффи?
— Если мы уедем ненадолго, она не проснется, — сказала Сьюзан.
Поскольку подобное было для него внове, он спросил:
— А если все-таки проснется?
— Не проснется.
— Ловлю тебя на слове. — Он вытер руки. — Но тебе лучше что-нибудь надеть.
Она исчезла
— Пойдет? — спросила она.
Надевая спортивный пиджак, он сказал ей, что да, пойдет, после чего они прокрались из дома к «Меркурию». Вскоре, съехав с шоссе, остановились на гравийной парковке рядом с баром и кафе. Когда они вышли и поднялись на продолговатое крыльцо, он сказал:
— Не будет ли для тебя ударом, если у меня попросят предъявить права?
— Ты хочешь сказать, здесь могут подумать, что ты слишком молод, чтобы покупать спиртное?
— Да, — как можно невозмутимее сказал он. Но ему хотелось подготовить ее заранее: время от времени такое все еще случалось.
— Тогда мы уедем, — заявила она.
— Нет. Я покажу им свои права. Я не так уж и молод.
«Или ты этого не замечаешь?» — подумал он с некоторой иронией.
Официантка обслужила их без вопросов. Заведение оказалось тихим и теплым, никто не шумел. Собственно, в нем никого и не было, кроме них. Они уселись в кабинке подальше от музыкального аппарата. Вскоре, однако, вошли мужчина и женщина, явно уставшие с дороги. Уселись за стойку и, попивая заказанные напитки, разложили перед собой карту Айдахо и Юты и заспорили резкими обвинительными голосами.
— Они с дороги, — сказал Брюс.
— Да, — безразлично отозвалась она.
Те двое, среднего возраста и хорошо одетые, никак не могли решить, какой выбрать маршрут, чтобы ехать через Орегон. Маршрутов было всего три. Официантка и бармен никогда по ним не ездили, поэтому помочь ничем не могли.
— Пойду, поговорю с ними минутку, — сказал Брюс, вставая. Он подошел к стойке.
— Я ездил по среднему, — сказал он путешественникам, и те замолчали, с благодарностью его слушая. — По шоссе 26. На 20-м никогда не бывал, но мне говорили, что оно долго тянется через пустыню. 26-е идет в основном через лес. Движения на нем очень мало, встречаются чудесные городки, а пейзажи просто восхитительны.
— А как насчет 30-го? — спросил мужчина.
— Единственная часть 30-го, которую я знаю, проходит через Айдахо, — сказал он, — и она отвратительна. Впрочем, в Айдахо отвратительны все дороги.
— В этом мы убедились на собственной шкуре, — сказала женщина. — Решили на этот раз попробовать проехать через Айдахо, а не через Неваду, и пожалели. Предпочла бы всегда ездить по 40-му или по 50-му, лишь бы не по 30-му. Это все равно что козлиная тропа, все время ползешь вверх по краям каньонов, — и к тому же все эти ужасные строительные работы. Мы совершенно измотаны.
— Дальше будет лучше, — заверил он. — Как только доберетесь до Орегона.
— Вы живете неподалеку? — поинтересовался мужчина.
Он начал было отвечать — мол, нет, я живу в Рино. Но теперь это стало уже неправдой.
— Я живу здесь, в Бойсе, — сказал он. — Только что переехал. — И добавил: — Только что женился.
Пожилые люди заметили Сьюзан и теперь повернулись к ней, чтобы вежливо помахать ей рукой и произнести что-то поздравительное.
Официантка, услышав это, подошла к бармену, посекретничала с ним, а потом принесла поднос с выпивкой для Брюса и Сьюзан.
— Свадебный подарок! — провозгласил бармен со своего высокого табурета.
— Спасибо, — сказал Брюс, чувствуя неловкость.
— Как зовут вашу жену? — спросила женщина.
Он назвал ей имя Сьюзан, и мужчина поведал ему, что его зовут Ральфом МакДевитом, а его жену — Лоис, и что он занимается искусственными мушками для ловли форели. Его компания производит приманки для рыбной ловли.
Брюс пригласил их присоединиться к нему и Сьюзан, и те согласились. Какое-то время они вчетвером болтали и шутили, хотя ему казалось, что Сьюзан в этом не очень-то участвует; она вежливо отвечала на вопросы, однако почти ничего не говорила по своей инициативе, и голос ее оставался тихим, лишенным оживленности. К тому же она вроде бы и не следила за разговором.
Ральф МакДевит спросил у Брюса, каким тот занимается бизнесом, и он ответил, что они со Сьюзан руководят копировальной и печатной службой. А потом добавил, что хочет преобразовать этот оказывающий услуги офис в магазин, торгующий оргтехникой. Долгое время они с МакДевитом обсуждали вопросы закупок для торговли в розницу. Он рассказал МакДевиту об однотипной аптеке напротив, о лавке дешевых товаров и о японской портативной пишущей машинке, которую расписывал ему Мильт Ламки. Как-то раз он заметил, что Сьюзан глядит на него хмуро. Очевидно, она не одобряла, что он так открыто говорит о бизнесе, поэтому он опять перевел разговор на тему поездок и различных шоссе. Это продолжалось, по крайней мере, полчаса. В этом разговоре Сьюзан вообще не принимала участия.
— Нам, пожалуй, пора, — сказал он, решив, что она устала.
МакДевиты снова их поздравили, обменялись с ними рукопожатиями, дали им свой адрес в Калифорнии, а затем Брюс и Сьюзан пожелали всем доброй ночи и вышли из бара. Снаружи, неподалеку от его «Меркурия», был припаркован заляпанный грязью «Бьюик» МакДевитов — капот, ветровое стекло, передние бамперы и крылья усеивали тысячи мертвых и умирающих насекомых; внутри виднелись груды багажа.
Это вдруг пробудило в нем чувство дороги. Вот они стоят на краю шоссе, которое простирается до самого Побережья, пересекая один штат за другим. Шоссе, которое тянется миля за милей… а он в ночной тьме видит только несколько сот футов этой протяженности. Остальное сокрыто. Но, проходя мимо машины МакДевитов, он ощущал все.
И обонял запах горячего, разжиженного моторного масла, которое начало просачиваться из картера машины. Она так много проехала, так разогрелась и так долго использовалась, что масло теперь покрывало всю нижнюю сторону двигателя.
Прошли годы, прежде чем он узнал, что значит этот запах. Запах этот появлялся лишь тогда, когда повторяющиеся такты двигателя выталкивали масло вниз и почти разрушали его, меж тем как на клапанах образовывался углерод, а на поршнях — окалина, отложения опускались и выбрасывались из картера через выхлопную трубу, а водянистые осадки выдувались через масляный затвор в конце коленвала, чтобы вылетать через картер сцепления в виде мелких брызг, которые постепенно, час за часом, смешивались с пылью, дорожной грязью, трупами насекомых, кусочками камня и более старым маслом от предыдущих машин, и с запахом шин, с запахом всего автомобиля, его металла, резины, смазки и ткани, даже с запахом водителя и пассажирки, сидевших на своих сиденьях с самого рассвета и выходивших наружу лишь затем, чтобы воспользоваться туалетами на заправочных станциях, поесть в придорожных закусочных, спросить совета в барах и посмотреть, что там производит странный шум на резких поворотах. Для Брюса этот запах был темным подводным течением, вызывающим тошноту. Он означал, что двигатель изношен, изношен чрезмерно, и требует капитального или, по крайней мере, текущего ремонта с установкой новых колец, особенно масляных, потому что масло выбрасывалось под давлением, создаваемым в картере, но в то же время он думал, что этот двигатель износился на горных перепадах, в Сьеррах, и на длинных протяженностях пустыни, становившихся все жарче и жарче; двигатель этот не сломался, но износился, выполняя ту работу, для которой был создан. Он износился, преодолев более семидесяти тысяч миль дороги. А это — двадцать пять раз через всю страну…